Чудище

Глава 17

Линнель отпускают из Инспекции, возвращают рюкзак с вещами и провожают до ворот через мощеный булыжником двор. В руке зажаты заполненные бумаги с министерскими печатями. Она чувствует его взгляд на своей спине, пока тяжело переставляет уставшие ноги. Она не поднимает головы, не оборачивается, ей кажется, до безумного правильным оставить его там – тонуть в собственном болоте.

               Куртка на худой груди не по погоде распахнута. И солнце сказочно отсвечивает в камнях на рукояти кинжала. Линнель зажмуривается от яркого блика и на секунду останавливается, справляясь с резким болезненным толчком. Шея и голова в мгновение становятся влажными от слабости. Лин вытирает виски рукавом и, пошатываясь, уходит прочь из-под кривых взглядов одинаково облезлых окон.

На этом острове у нее осталось только одно дело…

… Дом Летера встречает ее тишиной и резким запахом алкоголя. Лин находит Елену в столовой – все еще разгромленной – за пустым столом в окружении сваленных в кучу стульев и битой посуды.

– Где он? – спрашивает Лин, и Елена медленно поворачивает голову, шаркая взглядом по предметам, пока не натыкается на Линнель.

Мутные чуть заплывшие глаза тут же начинают закрываться, словно подчиняясь неожиданному приказу, и голова падает на грудь, упираясь подбородком в грудь.

Линнель подходит ближе и трогает девушку за плечо, но Елена только тихо стонет и дергается, пытаясь во сне стряхнуть с себя чужую руку. Лин оставляет ее, поднимает полупустую бутылку и уносит ее с собой. Откручивает крышку и делает большой глоток, лед в груди тут же раскаляется и горячей змеей гнездится внутри.

Она знает, где Леттер, но идти туда должно быть страшно. Горечь дарки больше не ощущается, онемевший язык с трудом умещается во рту. На Лин накатывает непривычная легкость, скрученная внутри живота, она вдруг лопается и растопыривает свои ветки-кисточки и щекотит ими изнутри. Лин с шальной улыбкой швыряет опустевшую бутылку и толкает первую дверь в подземелье.

 Понатыканные вдоль длинного коридора лампочки и блеклый зеленый ковер, скрадывающий звук шагов и даже странная единственная картина с маленьким прямоугольным храмом на острой вершине неприступной скалы – все осталось из детства Линнель, тогда еще Линнель Каси.

Дарен сидит в клетке, которую сделал для себя, еще когда не пытался разорвать душу на части. Клетка, в которой повесилась Сара. Он сидит на полу, прижав колени к груди, и остекленевшим взглядом смотрит на крепкие прутья.

– Син Дарен, – Лин входит в незапертую клетку, как будто не замечая как кружиться мир вокруг нее, – нам пора.

– Он трусит, – Дарен насмешливо склоняет голову на бок, осматривая племянницу воспаленным прищуром. – И поэтому мы сидим здесь – это лучше, чем смерть.

Лин сжимает руки в кулаки и прячет их в широких карманах. Едва уловимый запах инспектора испуганно срывается с ткани, шибает в дрожащие ноздри. Лин часто моргает, избавляясь от странной влажной пелены в глазах.

– Он это заслужил. Но я? – голос мужчины становиться глуше, звуки мягко перекатываются как бусины. Голос Летера, сломленного в своей трагедии.

Лин касается воспаленной татуировки за его ухом, и не чувствует отклика крови. Он потерял связь со своим родом. Его призыв не услышат монахи и не придут за ним. Он вздрагивает от прикосновения прохладной ладони и вскакивает на ноги.

– Идем! – кричит и тут же отшатывается, сжимается в углу клетки.

– Я не сдвинусь с места. Иди к демонам, Дарен! Только ты это заслужил!

–  Ох, вы посмотрите на него! Он и правда считает себя невиновным. Тыыыыы! – шипит Дарен, впечатывая кулак в собственную грудь, – ты открутил вентиль на баллоне, ты сделал особенных скотом для продажи. Твой указ лишил их права жить! И это ты отдал приказ насиловать девочку, не смог стерпеть собственной слабости перед ней. Ты трусливый жалкий урод. И мне стыдно делить с тобой это тело!

– Врешь! Ты все врешь! Ты отнимал у меня время. Я только хотел избавиться от тебя, чтобы жить. Чтобы не думать о Мике каждую секунду, – Летер всхлипывает, закрывая перекошенный рот кулаком, останавливая подступающие рыдания.

– Лживый трус!  – Дарен  отнимает кулак и сплевывает себе под ноги. – Ты просто хотел забыть! Забыть, как она умирала от яда, что ты им всем дал. Как давно ты перестал отличать, где ты, а где я?

– Дядя! – Лин встряхивает его за плечи и заставляет смотреть на себя.

– Ты пьяна,– вдруг озабочено произносит Дарен и выпутывается из цепких рук девчонки, приглаживает торчащие у лица Лин волосы, хмурится, когда прядь вновь оттопыривается

– Ей нельзя пить. Сара становилась просто невыносимой, когда выпивала

– О, когда ты научишься думать что и кому говоришь?!

– Я просто беспокоюсь!

– Нет, ты просто – идиот!

Голова звенит от сбивчивой торопливой речи, и руки становятся влажными. Лин вытирает их о платье и снова пытается ухватить дядю за плечи. Но он отскакивает и с размаху бьет Лин в лицо. Она с грохотом валится на стенку, взмахивая руками и пытаясь удержаться за воздух.