Чудовища из сна

Чудовища из сна

Няня ушла. Закрылась дверь, исчезла единственная полоска света, и тьма окутала детскую. Билли Головорез натянул на себя одеяло. Под одеялом было не так страшно. Под одеялом он чувствовал себя храбрым, как настоящий пират. Или хотя бы, в относительной безопасности.

В гулкой темноте, где мерцающими пятнами плыли шкаф (днем он был бежевым с желтым жирафом), силуэт окна (синий, отсветы его лежали на полу детской), Билли чувствовал, что, кажется, зря не сходил в туалет еще раз. Писать хотелось так, что он сжал колени.

Да, можно было встать и пойти — мимо игрушек, разбросанных по ковру, мимо шкафа и игрушечной парты, открыть дверь и через коридор, минуя лестницу (там внизу мелькали голубые огни, и громкие голоса бубнили "привет, детка", "Кто заставил вас убить своего мужа, миссис Холл?". Няня, Долорес Романо, наверняка дремлет) в туалет. Там яркий свет, белый кафель, там безопасно. Возможно, там, свернувшись на коврике, он и уснет.

Потому что здесь, в темноте, — Билли прислушался — могут водиться чудовища.

Точнее... Они тут точно есть.

Когда няня рассказывала истории перед сном, он чувствовал себя ироничным, взрослым и храбрым. Восемь лет, это вам не шутки. Это он уговорил Долорес, двадцатишестилетнюю пуэрториканку, рассказать страшную историю. Няня не хотела, но он пообещал два дня слушаться и не рассказывать маме, что Долорес потеряла его красную бейсболку. Долорес болтала по телефону, круглолицая, крепкая, красивая — и ее лицо вмиг постарело. Кажется, это был ее парень. Билли в свои восемь уже прекрасно понимал, что такое "моя девушка" и "ее парень". В тот миг, когда лицо Долорес постарело, "ее парень" исчез, испарился как дым от барбекю.

Только запах гари остался, въевшийся в рубашку.

Долорес после этого иногда запиралась в туалете и плакала. Он слышал сдавленные булькающие звуки, которые издавал кто-то, не очень похожий на Долорес, а после звук спускаемой воды в унитазе. Но это была она.

С тех пор она смотрела за ним спустя рукава. Нет, она "держалась", как говорит мама о соседке через два дома, у которой умер муж. Но теперь Билли мог не поужинать, а наестся хлопьев из коробки, а Долорес равнодушно сидела рядом, не шевелясь, словно кукла из витрины супермаркета.

Кажется, она была не здесь. Билли теперь не чистил зубы, просто мочил щетку и выдавливал пасту в сток раковины — из предосторожности. Но, похоже, это было лишнее. Долорес перестала проверять, влажная ли щетка, как делала раньше.

Няню сейчас волновало далеко не все происходящее в этом доме.

Но сегодня Билли попытался ее растормошить. Он испугался, что еще немного — и родная, привычная Долорес исчезнет, мама уволит ее, как уволила садовника, забывавшего подстригать розы. Кто заменит Долорес? Билли видел фильмы и знал, что няни бывают Совершенно Ужасные. Долорес была ничего. Ему нравилась Долорес.

И даже половина Долорес была лучше, чем пустота.

Временами с ней было действительно здорово. Как сегодня, когда он убедил няню рассказать историю. На пару минут ее лицо ожило, стало прежним — и Билли радовался, видя это, хотя предчувствовал, что если няня вернется до конца, он опять будет каждый день чистить зубы и завидовать друзьям, у которых няни засыпали под телек и болтали часами, позволяя делать, что душе угодно.

Эх. Прежняя Долорес — это было хорошо, но... Билли поежился. Темнота стала еще темнее. Зачем же было рассказывать настолько страшную историю?

Теперь он не может уснуть, потому что мочевой пузырь сжимается в горячую пульсирующую точку, а путь до туалета идет мимо шкафа. А за шкафом есть дверь в чулан, где хранятся вещи, которые нужно надевать в особых случаях — вроде дня рождения дурочки Нэнси или дедушкиных похорон. Там, в чулане, висит выходной костюм Билли — настоящая черная тройка, с жилеткой и клетчатым галстуком.

И теперь, если дверь чулана откроется… Билли замер, холодок пробежал по затылку и лопаткам. Если дверь откроется, там будет этот костюм — темный, как на похороны, с аккуратными лацканами и брюками с подворотами... А в костюме будет Другой Билли.

"Привет, Головорез", - скажет Другой Билли. - "Как твой мочевой пузырь?"

"Да, - скажет он, словно вспомнив хорошую шутку. - Ты ведь почистил зубы перед сном, шериф?"

Острая игла пронзила низ живота. Почему, подумал Билли в отчаянии, почему она рассказала эту историю? Я так смеялся... Сейчас ему было не до смеха. Волосы стали дыбом. На миг ему показалось, что на шкафу что-то есть. Какое-то Очень Темное пятно.

Не обманывай себя, подумал Билли Головорез. Ты знаешь, кто это.

Никакой Другой Билли не мог напугать его так, как эта история. Долорес рассказывала ее почти равнодушно, но в итоге увлеклась. Как раньше увлекалась историями о странном тонком человеке по прозванию Ключ Всех Дверей, с которым нельзя заключать договор, о Чужом Пупсе, обгорелом, оплавленном, с одним глазом и жестокой улыбкой, — Пупс служил судьей в историях о Чудовищах из Сна. Чужой Пупс был жесток, но справедлив. Там были еще разные чудовища — Князь Мерзких Пыток, Грязевая Жаба. Но хуже всех был Ватнаногг.

Если услышишь в темноте влажные, подволакивающиеся шаги — это он, говорила Долорес, глаза ее горели. Он похож на мягкую игрушку, знаешь, такую, серую, перетянутую веревками. Это мягкий динозавр... или, скорее, Годзилла — ты же видел Годзиллу в рекламе батареек? Такой смешной неуклюжий монстр. Только в рекламе он был выше небоскребов, а Ватнаногг — по пояс восьмилетнему ребенку, вроде тебя, Билли.

Но когда он идет за тобой, ты не смеешься. Любой смех осыпается с тебя, как листья с клена осенью. Шутки закончены. Ты слышишь эти шаги. Ватнаногг ходит, словно плюшевая игрушка Годзиллы, упавшая в воду — плюх, плюх, плюх. Влага, пахнущая тиной и болотом, сочится из его неуклюжего ватного тела, ты чувствуешь этот запах — и тебя чуть не выворачивает. Потому что это запах места, где были утопленники — не раз, и не два. Взрослые и дети, и тот «голубок» из дома в конце улицы, что покончил с собой, утопившись в ванной. Билли слышал, как мама с отцом разговаривали... Его бросила "подружка", накрашенный латинос, и вот это случилось. Ужасно, сказала мама. Ужасно, что такое происходит. Да, сказал отец, ужасно, но разбитое сердце можно спрятать только под водой.