Чудовище

Чудовище

Спускаться на нижние этажи не хотелось. Там и без того всегда было мрачно и погано, а в этот ветреный день и того хуже – каменные стены, массивные двери, обитые железом и окна с раскрошенной ровностью рам – всё это ни разу не давало тепла и уюта даже в относительно тёплый день.

А сегодня ещё и ветер.

Но холод можно было стерпеть. Проблема была не в стенах даже, не в холоде этажа, а в том, кто там был, и кого там нужно было охранять.

Слишком много Савар слышал про пленника, размещённого под строгой охраной короны. Да и все слышали. И всё королевство с великой радостью встретило поимку этого проклятого человека – Элигоса Метивье…

Впрочем, под силу ли человеку совершить столько отвратительных преступлений? Королевство считало что нет и роднило его с самим дьяволом.

И это тоже не добавляло Савару желания присутствовать в такой близи к этому человеку. Но он был гвардейцем короля. Он должен был быть там, где велит ему его долг, там, куда отправит его корона, а людей не хватало, и Савар был определён на охрану этого чудовища.

–Не бойся, – советовал ему Борегар и советовал с искренним сочувствием: молодой гвардеец, пришедший под его начало прошлой осенью имел всё, чтобы сделать быструю карьеру и, может быть, достичь высот таких, которые и Борегару не удалось достичь. Савар был внимателен к деталям, следовал долгу и не выказывал трусости, сталкиваясь с врагом из числа людей, а его смятение по поводу охраны Элигоса Метивье – так тут любому было бы дурно. Преступления Элигоса включали в себя отвратительные ритуалы жертвоприношений, раскопку могильных захоронений и изъятие частей тела у мертвецов. И всё ради чёрной магии.

Это слишком для человека!

–Я не боюсь, – заверил Савар, – мне просто очень неприятно.

Тут сказать было нечего. Савар знал зло в людях до того в небольших городских столкновениях с бродягами да ворами, пьяницами и мятежными солдатами, он не знал такой отвратительной сути прежде, которая вооружалась не мечом и не копьём, а ритуальным кинжалом и свечой, которая убивала невинных девушек ради тьмы, ради забавы.

–Его казнят, – с мстительным удовольствием промолвил Борегар, – слишком много попорчено нашей крови. Так что терпеть недолго.

В казни преступника не было сомнений. Корона обычно заменяла казнь на каторгу, предоставляя возможность преступникам искупать трудом свои злодеяния, но гнусность преступлений Метивье побеждала потенциальную полезность его труда. Да и ловили его долго. И убил он немало. Корона обязана была показать, что умеет карать за поруганную, втоптанную в грязь красоту и за нарушенный покой мёртвых. Она должна была показать это сама, иначе взбунтовался бы народ, желавший крови проклятого Элигоса Метивье.

Кипел народный гнев, а корона утрясала показания и искала способ обезопасить палача и преступника от народа, который может счесть наказание слишком лёгким и броситься, беспощадно сминая ряды…

Но да, охранять Элигоса явно было недолго.

–Главное помни, что он всего лишь преступник и грешник, – напутствовал Борегар, – и что его голова скоро отделится от поганого тела!

Савар кивнул – долг вёл его путь к холоду и жуткому существу, по ошибке названному человеком, но явно рождённому от тьмы, ибо только чудовище может с такой лёгкостью уничтожать слабость.

***

Савар должен был увидеть Элигоса Метивье впервые только сейчас, и, спускаясь, Савар против воли представлял каким может быть этот человек, так далеко зашедший в своих преступлениях? Человеческие ли у него глаза? Есть ли у него клыки?

Ему упорно представлялся уродец и разум, и сердце соглашались с представлением: конечно, этот мерзавец тот ещё урод, иначе он не посягал бы на молодость и красоту!

Но мерзавец не был уродом внешне. Факел выхватил из полумрака высокую, хорошо сложенную фигуру, правильные черты лица, тёмные густые волосы… и никаких когтей, шрамов, клыков – ничего такого, что представлялось Савару всё это время, пока он спускался вниз, нарочно не торопя своего шага.

Этот мерзавец сидел далеко от решётки, ничем не выражая ни страха, ни испуга, ни отвращения. Напротив, в лице его было какое-то искреннее любопытство!

–А, пришёл! – ухмыльнулся Пише, заметив Савара, – а я всё думал, кого пошлют.

Савар поприветствовал Пише. Пише был опытным слугой короны и точно знал, что он может и чего не может сделать. Что же касается случая с Элигосом Метивье, то здесь у Пише была своя заслуга – именно он, когда гвардейцы ворвались в логово Метивье, выбил из рук мерзавца бокал, с как предполагалось, ядом.

–От суда не уйдёшь! – обещал Пише тогда, отвешивая щедрые удары по телу Элигоса, на которые тот даже не реагировал, словно давно уже приготовился.

И сейчас Пише чувствовал себя здесь главным. В нижнем этаже не было других преступников – всех перевели ради безопасности заключённого Метивье и безопасности самих преступников в подземелье. Так что Пише был некоторое время полновластным господином. Но корона ждала его опыта и нуждалась в его руках, так что власть пришлось уступить.

–Ты эту падаль не жалей, – Пише давал последние наставления Савару, никак не желая оторваться от своей власти, – пить захочет – не давай. Пусть мучается, скотина! Без водички-то не так лихо!

Метивье даже не дрогнул – речь будто бы шла не о нём. Зато у Савара перехватило где-то в желудке – ему довелось однажды лежать в лихорадке, которая пробуждала в нём великую жажду, и никак не мог он почувствовать влаги на своих губах. Ему вливали воду, а он не чувствовал и всё метался, метался, просил пить.

Наконец, вдоволь насмеявшись, Пише ушёл, и Савар вздохнул со странным облегчением, оставшись без его присутствия, хотя, казалось бы, ещё не так давно он и подумать бы не мог, что так будет рад уходу сослуживца. Но всё же это было так, и одна фраза, брошенная Пише про воду, вдруг отвратила Савара от него. Он помнил жажду по своей лихорадке, и не чувствовал что будет способен подвергнуть чему-то схожему другого человека. Даже мерзавца.