Чумной. Том 1

Глава 9

Тяжелые облака, загромоздившие запад, окрасились багровым по краям. Быстрый ветер гнал их, то и дело перемешивая, заставлял кривиться и менять форму. Стоптанная некошеная трава шумела под его натиском. Невдалеке от дороги – белой, покрытой трещинами от недавних луж – паслись с десяток коров. Рядом бродила на привязи грязная исхудалая кляча. Время от времени она взмахивала свалявшимся хвостом с запутавшимися в нем репьями, отгоняя насекомых. Завидев двоих людей, идущих к деревне, лошадь призывно заржала.

Три с лишним десятка домов в беспорядке толпились по обе стороны от дороги, образуя единственную улицу. Посреди нее, на нагретой за день земле, дремала, поглядывая на копошащихся рядом кур, белая кошка. Несколько собак лениво забрехали при виде чужаков. Лай стал громче и азартнее, когда двое приблизились, но хозяева так и не показались.

Хану набросил капюшон, чтобы скрыть лицо, хотя местных не было видно. Эскер шла медленно, настороженно глядя на стадо коров. Двое из них, завидев людей, повернули в их сторону, остальные потянулись следом.

– Зачем они идут за нами? – опасливо поинтересовалась принцесса.

– Не доены, – хмуро предположил Хану. Обезлюдевшая деревня нравилась ему даже меньше, чем оживленная.

– Это не опасно?

– Чего в них опасного?

Эскер неопределенно повела плечами и ускорила шаг. Зря – почти сразу она угодила правой ногой в коровью лепешку.

– Сюда, – буркнул Хану, сворачивая к одному из домов.

Тот, как и остальные, был деревянным, с измазанными глиной стенами и старой соломой на крыше. Ограда из разномастных досок вокруг претерпела за свою жизнь несколько починок. Старое крыльцо покосилось; нижняя ступень сгнила и обвалилась, открывая кошкам путь в погреб. Дверь была новой, сколоченной совсем недавно, и своим чистым видом только подчеркивала неприглядность жилища.

– Сейчас, – кивнула Эскер.

Изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, она усердно вытирала сапог о траву. Не дожидаясь девушку, Хану отворил невысокую калитку, прошел внутрь и поднялся на крыльцо. Уже подняв руку, он замер. Закрыв на секунду глаза, Хану глубоко вздохнул и только после этого постучал в дверь.

Ему не ответили. Хану снова постучал, в этот раз добавив для убедительности:

– Откройте!

Изнутри, с небольшим опозданием, раздался крик младенца. Кто-то зашевелился. Выждав еще несколько секунд, Хану несильно пнул дверь и заорал:

– Живо откройте дверь, пока я ее не поджег!

В этот раз, после недолгой паузы, в доме послышались шаги. Сзади подошла Эскер. Очистить сапог как следует ей так и не удалось, но после двух дней пути и ночевки на голой земле грязная обувь совсем не бросалась в глаза. Сквозь приступ кашля и мяукающий детский крик внутри удалось расслышать звук отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась, чуть скрипнув. Из открывшегося проема выглянула раскрасневшаяся от лихорадки девушка шестнадцати лет. Она была невысокой и худой, большие глаза на заостренном лице смотрели испуганно. Темно-русые волосы, заплетенные в две косы, растрепались. На старом коричневом платье с двумя заплатками – на подоле и левом локте – виднелись брызги крови. На левой ступне, грязной и босой, назрела язва. Пару секунд Йола вглядывалась в лицо незваного гостя, затем с облегчением улыбнулась.

– Так это ты! – обернувшись, она бросила вглубь дома: – Это Хану!

– Не ори.

Воровато оглядевшись – соседей по-прежнему не было видно – Хану отодвинул сестру и прошел внутрь. За руку втянув за собой Эскер, он быстро захлопнул дверь, задвинул засов, и только тогда скинул капюшон.

Дом мало изменился с тех пор, как он был здесь последний раз. Пробивающийся сквозь пергамент на окнах свет смутно позволял разглядеть жилище. В правом углу расположилась глиняная печь, рядом стояла единственная кровать. На ней лежали двое – темноволосая худая женщина средних лет, которая заходилась в кашле, и того же возраста мужчина. Последний не шевелился и не дышал, равнодушно разглядывая мертвыми глазами прохудившийся потолок. Большой сундук напротив двери заменял кровать молодой женщине и двум детям – истошно орущему младенцу и трехлетнему мальчишке. Последний, завидев пришедших, вскочил на пол – как видно, еще не был болен.

На скамье справа, укрытый плащом, лежал темноволосый остролицый мужчина двадцати трех лет. Рядом, под самым окном, стоял еще один огромный сундук. В центре комнаты находился потемневший от времени дощатый стол. На нем громоздились несколько грязных глиняных мисок, пустой горшок и кружки. У самого края стояла потухшая масляная лампа.

– Где остальные? – хмуро поинтересовался Хану.

Держась за стену, Йола подошла к свободному сундуку, медленно села и перевела дыхание. Мужчина на скамье поднял голову. Пару секунд он оглядывал пришедших мутным взглядом слезящихся глаз, но, как видно, не узнал брата и рухнул обратно. Женщина на сундуке приподнялась и села, недоверчиво разглядывая гостей. Ее Хану видел впервые – светловолосая, с пухлыми пунцовыми губами и веснушками, которые были видны даже сквозь лихорадочный румянец. Поднявшись, она взяла завернутого младенца на руки и прижала к себе. Тот, почувствовав движение, причмокнул губами и разорался с новой силой.

– Роно умер, – тихо ответила Йола. Сквозь плачь младенца и кашель ее почти не было слышно. – Тале с женой уехали, сразу, как про мор узнали. Лиру недавно в город перебралась, что с ней, не знаем.

Хану кивнул, запуская руку в карман балахона. За время пути он успел сделать четыре амулета и здорово вымотаться. Выпутывая из клубка цепочек одну, он подошел к сестре.

– Давно Роно умер?

– Два дня назад, – отозвалась она. – Его первым…