Чужак

Чужак

Трехмоторный Юнкерс ровно гудел моторами в ночном небе, стараясь спрятаться в редких облаках перед линией фронта. Осенняя погода, как назло, радовала последними солнечными деньками, но ночи уже стали холодными, и пилоты рассчитывали, что тонкая белая пелена в воздухе послужит хоть призрачной, но защитой, а не могильным саваном.

Унтер-офицер Зигфрид выглянул в квадратное окошко, стараясь понять, на какую встречу стоит рассчитывать «Тетушке Ю», пролетая над позициями русских. В небе безраздельно властвовала чернильная темнота, перемешанная с ватой облаков. Одинокий луч прожектора скользнул мимо да лениво ухнула зенитка, надеясь на чудо. Вот и все, линия фронта осталась позади.

Гофрированный дюраль обшивки совершенно не держал тепло и в салоне было достаточно прохладно. Но троих пассажиров в форме воздушно-десантных войск, проблемы холода заботили меньше всего. Напротив Зигфрида сидела молодая женщина, представившаяся Катрин, а рядом с ней здоровяк Ханц с погонами лейтенанта. Женщина держала перед собой карманное зеркальце, разглядывая что-то на своем лице, но время от времени бросала взор больших серых глаз на Зигфрида, Ханц был более прямолинеен и его сверлящий взгляд стал раздражать унтера уже с момента взлета.

«Абверовцы? Похоже на то… Чувствуют себя прожжёнными парашютистами. Их бы на тот проклятый остров… Сразу бы спесь слетела, как фальшивая позолота, — при воспоминании о прошлом рана в плече с готовностью отозвалась болью, заставив поморщится. — Еще и ящики непонятные с собой волокут. Что там? Оружие? Динамит? Опять будем прыгать безоружные… Поди потом, ищи по темноте это барахло!»

— Вы давно в десанте? — прервал молчание Ханц.

— Я участвовал в высадке на Крит, герр лейтенант.

— О, да вы у нас герой! — протянул тот, скривив рот в подобии улыбки.

— Медаль и ранение, герр лейтенант.

— Вы ведь родились в Норвегии? — будто невзначай бросила Катрин, и сразу же Ханц перестал скалить зубы. — И при рождении получили романтическое имя Сигурд?

— Мои родители немцы… — Внутри Зигфрида все похолодело: «Прознала все-таки ведьма проклятая…»

Он через силу улыбнулся:

— Я покончил с прошлым. Мое имя Зигфрид, и я доказал свою преданность рейху своей храбростью на поле боя, — он демонстративно коснулся нашивки за ранение, бросив снисходительный взгляд на лейтенанта.

Ему показалось, что такой знак явно дал понять этим двоим, кто здесь настоящий солдат. Но смутить их ему не удалось.

— Если бы было все так просто…. — Катрин покачала головой. — Можно сделать вид, что прошлого нет, но оно никогда не оставит нас, порой возвращаясь в таких формах, что заставляет вскрикивать во сне и просыпаться в холодном поту.

— Мое прошлое безупречно, и я крепко сплю по ночам, — четко произнес Зигфрид. Непонятный разговор уже начал ему надоедать.

— Вам повезло… Особенно с именем, — Катрин и Ханц понимающе переглянулись, как будто их слова имели только им понятный смысл, и замолчали.

Через некоторое время Катрин демонстративно постучала по циферблату часов.

— Момент…

Ханц достал бумажный пакет и надорвал его край. Извлек карту и показал ее Катрин. Та достала свой пакет и тоже вынула из него карту. Они сверились друг с другом, и Ханц, покачиваясь, пошел в сторону пилотов.

По изменившемуся наклону фюзеляжа и положению Луны, Зигфрид понял, что они делают поворот. «Новый план полета», — догадался он и автоматически взглянул на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали два часа ночи.

***

— Дай, дай я посыплю! — парнишка лет восьми прыгал около седого деда, с интересом рассматривая кудахчущих пернатых.

В деревню Ваню привезла тетка. Сунула большой чемодан и сказала Макарычу, что тут ему будет безопасно. Сама останется при госпитале, а город вот-вот сдадут немцам А в такую глушь они не полезут.

Но город держался и фронт, как бессильная волна, бился об его бастионы.

После городской жизни Ване было все интересно и не скучно. Только иногда страшно по ночам, когда ветер завывал за черными окнами, или таинственно скрипели половицы, отчего казалось, что в доме кто-то ходит невидимый.

Это вам не город с постоянным движением запаздывающих конок, а то и автомобилей, распугивающих клаксонами зевак, с распевающими песни ночными гуляками и просто пешеходами, спешащими куда-то по своим делам, шаркая по булыжным мостовым и матерящимися при попадании в оставшуюся после дождей грязь или ямки на тротуарах. Свет газовых фонарей был хоть и тускл, но его хватало, чтобы отвоевать у темноты городские улицы.

Другое дело здесь. Тишина и умиротворение природы каждую ночь окутывали дворы ватным покрывалом, словно погружали на дно черной речки, что протекала неподалеку.

Только в этой тишине нет-нет да раздастся таинственный скрип, зашуршит кто-то за стеной или постучит дробно по крыше, заставляя вздрагивать и прислушиваться — а не полезет ли этот кто-то в низенькую дверь, благо, что та из толстых досок и с железным засовом?

Тогда Ваня не спал и прятался под одеялом или будил деда, чтобы тот разогнал привидения. Макарыч никогда не ворчал, но всегда высмеивал эти ночные страхи, отчего те теряли свою ужасную таинственность.