Чужой бог

Лорн скривился, в который раз обнажая свои огромные, нечищеные клыки, как будто покрытые засохшей кровью своих жертв.
– Скажи-ка мне ещё раз, Торио, – медленно и угрожающе произнёс он, обращаясь к лусканской посланнице, безмолвно сидящей за столиком и потягивающей дорогое вино, – почему я должен провести эту ночь в этом проклятом храме из всех мест, куда я мог бы пойти?
Посланница про себя поморщилась, ощущая его зловонное медвежье дыхание даже с такого расстояния. Лейра, как будто этот день был недостаточно катастрофичен. Теперь ей ещё и приходится мириться с его постоянным присутствием.
– Потому что, миленький Лорн, – ответила она приторно-сладким голоском, от которого у мужиков в лусканских тавернах вся кровь оттекала от мозгов совсем в другое место, – ты же хочешь прикончить этого мальчишку? Чтобы убить его, совершенно легально, и чтобы никакая невервинтерская шавка не посмела вернуть его к жизни. Вот для этого нам и нужно соблюсти это правило. Ты спокойно проспишь здесь до утра, а затем прирежешь мальчишку, и всё на этом закончится. Хозяин будет доволен, и ты сможешь снять столько шлюх, сколько найдётся во всём Невервинтере, и делать с ними всё, что душа пожелает.
Лорн недовольно зарычал, глядя на неё маленькими бычьими глазками. Торио решительно отправила последний глоток глинтвейна вниз по горлу, бросила на громилу опустошённый взгляд, и молча выскочила из комнаты, будто растеряла на сегодня способность дипломатично разговаривать. Вместо неё в закованную в камень залу вошёл один из жрецов, бесшумный и беспристрастный, обращающийся с Лорном так же, как и с его противником, холодно, как будто его вовсе не существовало.
– Следуй за мной, – просто сказал он, и исчез за дверью. Лорн проглотил ругательство, зная, что его уже никто не услышит, сплюнул от досады и тяжело потопал вслед за священником Тира. Ему предстояла одна из самых бездарных ночей в его жизни.
Вот он уже бесчисленное число раз меряет шагами небольшую залу в священной части храма, освещённую множеством свечей на алтарях, свечей перед огромной статуей Тира, и просто свечей в высоких напольных подсвечниках. Жрец давно ушёл, и никто не спешит присоединяться к Лорну в ночном бдении, но ему всё равно тревожно отчего-то. Кажется, сами камни этого места давят на него, стены взирают невидимыми глазами и вслушиваются в звуки его тяжёлых шагов.
Лорн злобно рычит. Он ненавидит всё это место. Эти холодные, бездушные камни и его таких жрецов. Он ещё прекрасно помнит, как был в этом храме в последний раз. Когда сшитая из разномастных лоскутков армия Невервинтера готовилась выступить против лусканских захватчиков.
Какой-то бородатый священник окунул гибкую кисточку в бронзовую чашу со святой водой. Он медленно разогнулся, обозревая очередную компанию разношёрстных воинов, собравшуюся перед ним в большом зале храма, в одинаковых, давно выцветших серых плащах. Взмахнув кисточкой, жрец принялся обмахивать водой солдат, угрюмо взирая на них из-за своей сумрачной бороды.
В храме пахло расплавленным воском, переизбытком благовоний и ладаном, курящимся в развешанных повсюду кадилах. Стоял постоянный треск, как будто за стенами орудовала целая армия сверчков – это трещали бесчисленные прогорающие свечи, а из других залов доносился приглушённый гомон множества жрецов, ни на мгновение не отрывающихся от своих молитв. А ещё все эти запахи не могли заглушить терпкую вонь запёкшейся крови, загноившихся ран и заживо разлагающихся тел. Этот запах пропитал тут сами камни, и только редкие порывы воздуха шибали в нос пронизывающим до костей холодом целебных зелий, от которого хотелось передёрнуться и скрючиться в три погибели. Наверняка, весь храм был до высоких потолков забит больными чумой, и только перед приходом солдат большую залу кое-как очистили от всё ещё живых трупов, не успев даже до конца отскрести каменные полы от тёмных пятен, на которых лежали тела.
– Братья и сёстры! – наконец-то заголосил священник, размяв затёкший от постоянного повторения одних и тех же слов язык. – Сегодня вы отправляетесь не просто на битву! Но на священную войну, войну за всё, что у нас есть дорогого! За ваших матерей, ваших любимых и детей! Тир пребудет с вами, ибо справедливость на вашей стороне! Вы вернётесь домой с победой, и прогоните проклятых захватчиков обратно в ту клоаку, из которой они выбрались! Ибо с нами Бог, так кто против нас!?
Лорн стоял в первых рядах, среди новых рекрутов, неуверенно оглядывающихся по сторонам и перешёптывающихся друг с другом. Он весь содрогался от неуместной претенциозности всего этого действа. Некоторые рекруты рядом с ним искренне молились, испуганным шёпотом, вразнобой, каждый своему богу, наполняя воздух неразличимым гулом. Некоторые молчаливо внимали словам жреца, с пустыми глазами повторяя каждое его священнодействие, ни на миг не задумываясь, что они делают. Лорна просто выбешивала эта безумная совместная молитва. Он был уверен, что никто из его товарищей, и уж точно не он сам не поклонялся Тиру. Что они здесь делают!? Вместо того чтобы согреваться в постели у чудом переживших чуму портовых девчонок, или, если уж у кого-то из них совсем нет ни гроша, хотя бы в последний раз наточить клинок и залатать кольчугу. Вместо того чтобы напиться в доску, и как следует насладиться последним вечером своей жизни. Но нет, в священной армии, ведомой паладинами Тира, нет места слабостям плоти, только духовному очищению. Что вообще богу справедливости делать на войне? Какая справедливость может быть среди сталкивающихся стальных армий, готовых перегрызть друг другу глотки из-за одного повеления их лордов!?
– И знайте, те из вас, кто до сего момента жил несправедливой жизнью, кто вёл себя недостойно нашего великого Бога, что все ваши грехи будут прощены, когда вы вернётесь с победой! И своей доблестью в битве, своей кровью, своей величайшей жертвой вы заслужите у Тира всепрощение! Идите с благословением Тира, дети мои, и пусть победа…
Лорн рассвирепел, глядя в его блуждающие, безразличные глаза. Он ни на миг не поверил, что этому самодовольному жрецу есть хоть какое-то дело до уходящих на смерть солдат. Он смотрел на них, как на стадо, идущее на бойню, которому нужно лишь завязать глаза и заткнуть уши, чтобы они ненароком не сбились с пути. Жрец прекрасно знал, что среди них нет ни одного последователя Тира, а значит, всё его обещание не стоило и ломаного гроша! Более того, по его заплывшим, брезгливым глазам было видно, что он искренне желает этому воинству неверующих скорейшей смерти! Он будет молиться, чтобы никто из них не вернулся и ему не пришлось бы выполнять свою клятву!
– Лгууун!!! – заорал Лорн, порываясь вырваться вперёд, но его верующие, а может, просто осторожные товарищи тут же подхватили его под белы рученьки, заваливая на холодный каменный пол. – Лжец! Не слушайте его, братья! Он…
Сержант оперативно оказался рядом, чтобы ударом под дых заставить его замолчать.
– Заткнись, Старлинг! Как ты смеешь богохульствовать в храме Тира! – заорал жёсткий, не мирящийся с нарушениями устава мужчина. – В штрафную роту очень захотелось!? Это я тебе легко устрою!
– Мы все - одна огромный штрафная рота, – прорычал Лорн, пока соратники сдавливали ему грудь, пытаясь выдавить наружу весь воздух. – Мы все завтра подохнем…
– Отставить пораженческие настроения! – завопил командир на весь огромный зал, перекрывая начавшийся шум. – Всем заткнуться и молиться! Продолжайте, святой отец.
Лорн хмуро ухмыльнулся, рассматривая огромную статую Тира по центру залы. Он помнил, что из того сражения живым не вернулся практически никто. Лусканцы обошли армию защитников на стенах города и ударили в самое слабое место, мгновенно окружив оставшиеся войска и быстро с ними расправившись. А всё потому, что их вела предатель, падший паладин Тира, которой настолько осточертел этот город и его озлобленные обитатели, что она предпочла разрушить его до основания. Вот как Тир помог своим солдатам в трудный час!
Убийца рассмеялся, вспоминая, чем всё закончилось. Он слышал рассказы в лусканских тавернах, ироничные и полные насмешек. Какие-то наёмники, паршивые искатели приключений, смогли уговорить предательницу сдаться на милость победителей. Они пробудили в ней остатки совести. Воззвали к её чувствам! Они обещали ей справедливость, которой одной она так жаждала после бессмысленной казни своего любимого!
И она получила всё, что ей причиталось, о да. Великий и благородный лорд Нэшер приказал повесить её на потеху толпы, прямо рядом с её милым Фентиком, которого до сих пор никто так и не удосужился вытащить из петли. Лицо его, когда он выносил приговор, было перекошено от совсем не благородного гнева, а иссохшие губы сжаты и перекручены в страхе. Старик совершенно не учится на своих ошибках. Вот она, заслуженная справедливость, за которую они сражались.
Когда, лишившись своего командования и цели сражаться дальше, лусканцы уходили из сожжённого города, по дороге грабя всё, что к полу не приколочено, Лорн ушёл вместе с ними. Из всего его отряда остался он один, и парень не собирался разделять их судьбу, чтобы и его повесили рядом с остальными «героями Невервинтера».
Вместо этого он отправился в Лускан, где на Карнавале Воров преступников и просто первых подвернувшихся под руку людей пытали и травили тысячью гораздо худшими способами.
Лорн нахмурился, прогоняя неприятные воспоминания. Да уж, в Лускане на потеху толпы старались такие мастера, до которых Невервинтерским палачам было далеко, как до Селуны. Но, по крайней мере, там это не подавалось под красивой обёрткой правосудия и справедливости.
Разве он нашёл на новой родине то, чего искал? Разве там не били в спину при первой же возможности, а любой, притворяющийся твоим другом или товарищем, не тщился предать и обокрасть тебя, прежде чем ты успеешь это сделать?
Да. Город загнанных в угол крыс, кусающих любого, кто окажется рядом. Что он там забыл? Может, ему просто нравится давить этих мерзавцев, топтать их каблуком, пока не лопнут глаза, а кишки не полезут наружу...
Но зачем!? Почему не оставить этих мерзких ему людей? Он мог бы найти место, где живут честно, без грязи и этой отвратительной лжи. Ему давно уже пора остепениться, вырастить детей, научить их всегда быть честными с собой и не ясно смотреть на мир...
Он закричал, сшибая локтём какой-то навалившийся на него подсвечник. Когда мужчина снова взглянул на статую Тира, глаза его налились кровью, и весь он дрожал от ярости.
- Это ты, грязный мерзавец! Я знаю, это ты лезешь мне в голову! Прочь!!! Не смей, слышишь меня!?
Статуя смотрела на него, безмолвно, словно осуждающе. Но ему было плевать. И Лорн совсем не удивился, когда полный благородства старческий голос заполнил его голову.
Ты проходишь Мой ритуал, и я пришёл говорить с тобой.
- Я не принадлежу тебе! - заорал Лорн, обвиняюще тыча пальцем в каменное лицо статуи. - Я не одна из твоих овечек, которые пасутся здесь, надеясь на снисхождение сильных!
Верно. Ты гораздо ближе ко мне, чем эти вчерашние ремесленники и торговцы.
Не собираясь выслушивать все услаждающие слух речи, убийца заколотил кулаками в дверь. Но никто не пришёл выпустить его. Все жрецы спокойно дрыхли в своих кельях, не обращая внимания на сотрясающую стены дрожь.
Как странно. Ведь моя церковь должна в первую очередь привечать честных, крепких духом людей. Ты был рождён с сердцем, достойным воина бога. Почему же ты оказался так далеко от меня, как только мог забрести?
Лорн обернулся к нему, скривясь в усмешке. Подняв руку, он показал статуе средний палец.
- Я убийца! Насильник, палач, выродок, как только меня не называли. Хочешь сказать, что среди твоей паствы найдётся место для такого, как я!? Да ты ещё омерзительнее, чем я представлял, жалкий божок.
Но ты не всегда был таким, - в голосе Тира было лишь безграничное спокойствие, ничем не нарушаемое. - В первую очередь, ты был воином, защитником, опорой семьи. Ты же сам знаешь это!
Помедлив, Лорн присел у стены, устремив ненавидящий взгляд на каменное изваяние. Он молчал, поджав губы, только кровь громко стучала у него в ушах, словно барабанная дробь перед казнью.
Тир всё не умолкал, обладая безграничным терпением. Своим приятным, звучным голосом он пересказал убийце почти всю его жизнь, предлагая честно рассмотреть каждый момент. Он будто заново проживал всё это, даже те моменты, о которых он успел совершенно позабыть. Бог Справедливости вещал и вещал, показывая ему картины одну за другой, пока не разгорелся рассвет и не запели петухи, а за стенкой не зашебуршались монахи.
Тогда Лорн, за всю ночь не сомкнувшись глаз, устало поднялся с хладного пола и разогнул спину, не разжимая губ.
Задумайся же, сын мой! Ты всю жизнь прожил, ясно глядя вокруг себя. Я знаю, ты сожалеешь о всём зле, которое совершил. Ты должен понимать меня!
- Хватит, - громко обрубил мужчина, и с этим словом, словно с ударом колокола, отворилась дверь в залу.
Но он ещё не спешил уходить.
- Я вытерпел всю твою... пытку, как и должен был. Я выслушал тебя. Но я не буду служить тебе. Тебе нет места в этом мире.
Священник за дверью смолчал, когда убийца вышел наружу, но окатил его взглядом, полным ненависти. Лорн усмехнулся, выпячивая клыки, а затем и просто-напросто расхохотался.
Эти люди были ему такими же чужими, как и весь мир вокруг. Не было никакого смысла обращать на них внимание...