Цветок пустыни

Арка 1. Закат Урука; Песнь первая. Чужеземка

       Песнь первая. Чужеземка.       

        — Эй, ты там долго ещё? — заворчала на меня тётка Рерт. — Когда воду натаскаешь? Нам ужин варить на кучу народа!

        Мерзкая старая жаба Рерт, думаю, она была не так уж и стара, но жизнь в таких условиях, роды почти каждый год, быстро изнашивают женщину. Толстая дородная женщина, с поросячьим глазами и несколькими подбородками. Она вечно работала на кухни, приготавливая еду для охраны и объедки для рабов, поэтому она постоянно ела. А зачем экономить чужие продукты? От чего раздалась в непомерную ширину.

        — Простите, госпожа, там просто опять та шайка отморозков, — пытаюсь воспротивиться заданию. — Я боюсь их, лапают, гадости всякие говорят.

        — Пошли вместе, со мной тебя не тронут, — недовольная ашшурка замахала на меня руками. — Как вернёшься к себе в баронство, "принцесска", забудешь весь этот месяц как страшный сон. И обо мне, тётушке-защитнице, запамятуешь! Если бы не я, ты бы не на кухне сейчас прохлаждалась!

        Да, уже сорок дней продолжается этот ад, всё это время я непрестанно проклинаю местных сиволапых жителей, прозябая тут. «Чтоб вам пусто было и проказа забрала!» Откуда, спросите, взялся у неё эпитет "защитница"? Нас, пленников, больше месяца назад привезли сюда и первым делом рассмотрели на предмет молодости, красоты и болячек. Даже раздели догола, чтобы осмотреть. После чего тех, кто староват, болен или страшноват, прирезали в местном храме во славу сатане Ваалу. Однако здесь это называется иначе — жертвоприношение святому кровавому божеству, благодетелю оазиса и всего местного царства песка и кочевий. По крайней мере, они в это верят.

        То же самое постигло и молодых мужчин, а тех, кого не принесли в жертву, увезли дальше, в столицу. Продадут как рабов в гладиаторы-смертники или на иные развлечения. Большинство девушек оставили здесь, в борделе, так как пора было менять старых приевшихся клиентам девок. Не знаю подробностей, но наверное, прошлых сотрудниц этого места, уже порядком истаскавшихся и осквернённых непотребствами, тоже принесли в жертву на алтаре.

        В этот момент я начала действовать. Стала настаивать, что я особа знатная, со мной так нельзя, за меня полагается выкуп. Осмотрев моё тело, без шрамов от плетей, порезов и прочих меток, свойственных простолюдинам низких сословий, пленители задумались. А послушав немного о моём образовании и знании разных языков, мне, видимо, поверили. Сказала, что отец у меня строгих нравов, и если вернут обратно не девушку, то никакого барыша с меня не получить.

        Однако хозяин этого оазиса приказал толстой кухарке Рерт проверить мои слова. Было очень стыдно, когда меня разложили на столе и заставили раздвинуть ноги, явив пред всеми на показ срамное место. Старуха тщательно осматривала моё лоно, после стало совсем мерзко и неприятно, когда она начала своими пухлыми пальцами трогать меня между ног, даже полезла внутрь. Вот так она и стала моей "защитницей", всего лишь не соврав о том, что я ещё невинна. Теперь я целыми днями гну спину на кухне, а за любую провинность, пусть даже мнимую, Рерт охаживает меня деревянной поварёшкой или тяжёлой рукой. Но всяко лучше, чем стать непотребной девкой.

        — Ну что вы! Постараюсь и вас с собой вытащить к себе, будете своей прекрасной стряпнёю ещё моих внуков баловать! — вру я ей напропалую. — Долгих вам лет жизни.

        — Ох ты лиса, льстишь-то как! Стараешься, шельма, радовать старуху. Да, не зря ты аристократка, умеют вас учить говорить правильно, — довольно разулыбалась старуха.

        Ага, скажешь тебе правду. Может тогда начать с того, что твоя еда ненамного вкуснее собачьего дерьма. Ищи дурочку! За правду получить розги и на голодный паёк сесть?! Раз уж такое дело, с меня не убудет, облобызаю комплиментами "свою тётушку-благодетельницу Рерт".

        Взяв два пустых ведра и закусив губу, отправилась за ней. Повариха, выйдя со мной наружу, пригрозила своим огромным кулаком местным охранникам:

        — Не балуйте тут, охальники. За девоньку золото должны прислать, порченый товар отец её может не принять или сильно удешевит ценник, — и повернувшись ко мне. — Иди уж, я их предупредила, не тронут.

        Так и знала, что старая ленивая кляча только языком трепать умеет. Это её махание кулаком ничем не поможет, только поржут, а потом опять облапают. И то в лучшем случае! Делать нечего, придётся взять коромысло у двери и пойти за водой мимо свободного мужичья. Колодец как раз за ними, прям как назло. А они формально могут делать всё что угодно с рабыней-чужеземкой. Быстро пробежала между ними, всего разок больно ущипнули за попу и едва-едва коснулись груди. Всё-таки место здесь такое, научишься среди хамья уворачиваться как заправский воин. Вот только когда наберу воды и понесу обратно, Рерт уже скроется в кашеварне. Тогда никакие уклонения не помогут от лап этих извращенцев. Как же не хочется возвращаться, постою-ка с четверть часа, может сами уйдут восвояси?

        Конечно, проблемы сами собой не рассасываются. Самый мерзкий из них, важно называющий себя капитаном воинов-охранников, направился ко мне. Вас тут всего пятеро стареющих обормотов, которых не берут на защиту торгового каравана по причине вашей никчёмности. Можно ли называться столь громким словом, как капитан, человеку всего с четырьмя подчинёнными, да ещё и идиотами как он сам?! Вопрос риторический — конечно нет.

        — Готовься, милочка баронетта! Мне тут сорока принесла интересную новость на хвосте… — ухмыльнулся "капитан".

        — Я не баронетта или баронесса, — прервала глупца. — Я дочь "хери-теп а", назначенного фараоном!