Цветок смерти

Главы 29-30

XXIX. Королевский дар

Ночь перед коронацией я провел беспокойно. Сон мой был прерывист и тревожен: мне снилось, будто распознав подмену, толпа разрывает меня на части, будто меня вешают, сжигают заживо, топят в реке, четвертуют - за эту ночь я умер сотню раз. То и дело я просыпался, зажигал свечу и принимался разглядывать в зеркало родимое пятно на своей спине, которое привык считать дьявольской отметиной. Как знать, быть может, в нем не проклятье мое, а благословение? Вдруг это знак принадлежности к королевскому роду или даже свидетельство того самого таинственного Королевского дара?

Так и не придя к определенному заключению, я вновь ложился и засыпал, и одолевавшие меня сомнения воплощались в кошмарах. Верно, мне нужно было пережить свои страхи, чтобы поутру проснуться абсолютно спокойным. Все, что могло случиться скверного, уже произошло во сне. Дальнейшие события не зависели от моей воли, и это оказывало своего рода гипнотическое воздействие. Я ощущал себя частью механизма, отлаженного и запущенного умелой рукой, чье движение столь же неотвратимо, как и движение солнца по небосклону.

После затяжных дождей день выдался на удивление ясным. С утра поднялся вдруг сильный ветер и погнал тучи на запад, в сторону Дневных земель. Из-под облачной завесы пробились солнечные лучи, холодные и острые, словно лезвия. Самые несговорчивые облака еще порой набегали на дневное светило, но было ясно, что власти непогоды пришел конец.

Вокруг дворцовой площади, блестящей недавними ливнями, в два ряда выстроились гвардейцы, сдерживая напор толпы. Люди стояли тесно прижавшись друг к другу, возбужденные в ожидании предстоящего зрелища.

- Эй, охолони, куда прешь?

- Хотя б единым глазком взглянуть на принца с принцессой! А позади-то мне окромя твоего затылка не видать ни шиша!

- Вот и смотри, куда дорос!

- Говорят, будто чужеземная принцесса красы несравненной.

- А принц, принц-то наш каков! Вырос! Возмужал!

- Не толкайся, кому говорят!

По случаю праздника богатые горожане щеголяли пестрым платьем, бедняки довольствовались яркими лентами, приколотыми к одежде или головным уборам.

Под радостные крики и несмолкаемый звон колоколов мы с Нинедетт ступили в храм. Гулкая тишь раскололась стуком шагов и шелестом одежд. Из ниш строго взирали лики святых. По полу и стенам рассыпались солнечные блики – пройдя сквозь витражные стекла, они окрасились всеми цветами радуги. От алтаря нам навстречу шел архиепископ.

В тот день я увидел его впервые – с моего приезда в столицу тот затворился в своем дворце на противном берегу Гарды, и ни разу не явился ко мне с просьбами или с угрозами. Зная, что церковь поддерживает герцога Орли, я отнюдь не стремился лицезреть ее иерарха и уж тем паче не стал первым домогаться его внимания. Однако не будучи осведомленным о его симпатиях и антипатиях, трудно было заподозрить в архиепископе недоброжелателя. Черты лица этого почтенного старца отличались редкостным благообразием, точно над их созданием трудился тот же скульптор, что ваял статуи святых. И голос - о, такой голос мог вести за собой толпы! Глубокий, проникновенный, умиротворяющий, словно аромат ладана, он безраздельно царил среди покоя каменных сводов, и никакие кощунственные шепотки и покашливания не смели нарушить его благолепия. В звучании этого голоса, точно в ангельском хоре, хотелось раствориться навеки.

Когда первосвященник объявил нас с Нинедетт мужем и женой, я поверил ему безраздельно. Принцесса обязалась почитать меня, и вложила руку в мою ладонь. Я поклялся оберегать Нинедетт. Я говорил уверенно, но мыслями перенесся на несколько месяцев назад, к Самоцветному ручью, где под ногами тоже сверкали всеми цветами радуги камни, и где я тоже принес нерушимую клятву - клятву, которую не сумел сдержать!

 Многие в тот день последовали нашему примеру и соединили судьбы – венчаться одновременно с королевской четой считалось добрым предзнаменованием. В отличие от своих подданных, я принял брак как дань событиям, как необходимую плату судьбе, вознесшей меня на головокружительную высоту. Принесенный обет не затронул моего сердца, в котором безраздельно царила Сагитта. Окажись на месте принцессы колдунья, кровь кипела бы в моих жилах, но рядом стояла Нинедетт - хорошенькая, точно кукла, и волновавшая меня ровно в такой же степени.

От собора началось шествие к главным воротам. Сотни взглядов сопровождали нашу процессию. Мы миновали перекрестки, на которых били вином фонтаны. Миновали триумфальные арки, возведенные специально к нынешнему торжеству. Следовавшая за нами свита горстями бросала монеты в толпу. Из-за заполонивших улицы людей мы двигались медленно, и, памятуя о лучнике герцога Орли, затаившимся в ожидании коронации, я даже радовался промедлению.

Помост у ворот, на котором предстояло рассесться сановникам, обтянули синим сукном и убрали золочеными лентами. Эти цвета: неба в Кобальтовых горах и солнца - согревающего, оберегающего, но и способного испепелить своим жаром, издревле символизировали королевскую власть. Хлопали на ветру знамена: одно изображало руку с испускающей лучи короной, со второго хищно скалился горностай правящего дома къертанов. Пока знать занимала места, мы с Ниндетт стали в проеме ворот. Перед нами замер архиепископ, одесную от него служитель держал бархатную подушечку с венцами - драгоценные камни слепили отраженным светом.