Цветы на полотне

Цветы на полотне

                                                             Цветы на полотне

                                                               Samuel V. Sidney

Он прикасался к её ладоням рукам плечам, и от этих прикосновений по её телу проходила почти незаметная дрожь. Но присутствующий холод постепенно становился теплом, проникая в каждую клеточку её тела, души, сознания в невидимое пространство из её мыслей, фантазий, воображения и несуществующих предметов. Капли воды медленно скользили по её шелковистой коже, догоняя друг друга, сливаясь воедино, то падая от земного притяжения вниз и растворяясь, исчезая в земле, то находили невидимые потоки остальной воды, и спешили растаять в них. И этот стук капель, достаточно было только вслушаться, не был каким то хаотичным, разбросанным, словно явление, существующее в своём движении порознь, это была одна и та же самая мелодия, то останавливающаяся, замирающая, то трансформирующаяся в один почти неслышимый звук, а затем в его эхо, а потом опять сменяясь выразительными и вполне различимыми аккордами, что дополняли друг друга со всех сторон. Капли падали на крышу дома, глухо ударяясь, казалось, совсем невпопад, но потом всё равно продолжали скользить в остальном потоке бегущей по рынве воды, теряя на бегу остальных, врываясь и оставляя всеобщий поток, некоторые из них сами снова падали вниз. С высоты, эффектно, красиво, на бис, привнося уже совершенно другой ритм, сквозь нечёткие звуки и почти глухоту остальных. Капли падали на зелёные листья дерева, словно оставаясь на миг, зависая в них, но ненадолго, потеснившись остальными, снова медленно продолжали своё движение вниз.

Была средина лета. Когда листья деревьев отражали в себе тон густого плотного зелёного цвета. Они больше не были незащищёнными и прозрачными теми первыми, что появляются в средине весны, но и не были ещё хорошо распознаваемыми осенними. Самое сердце лета, казалось, чувствовалось его биение, пульс совершенно живого существа, имеющего своё собственное дыхание, цвет и запах, что таил в себе разгадку, объяснения, признания и никем не услышанные истории.

Она вошла в дом, наигравшись вдоволь. Мягкое белое полотенце вбирало в себя воду с её мокрых волос. Некоторым каплям воды всё ещё удавалось ускользнуть от её спешащих движений, вырваться, освободиться и совершить свой последний, красивый полёт в разные стороны, на стекло зеркала, в пространство комнаты, всё так же теряясь, падая, разлетаясь, исчезая с неуловимой скоростью.

Её отражение на миг замерло в зеркале. Мокрые волосы ненавязчиво спадали на загорелые плечи. Этот миг, словно фотоснимок, запечатлел взгляд её светло-голубых глаз и томную улыбку. И это было словно послание, мысленное обращение к нему на «ты». А он смотрел на неё, теряясь в этой бездонной глубине её глаз, словно в лабиринте абсолютного счастья и боли уходящих вникуда, в прошлое, неугомонных минут времени. Он ещё раз хоть на прощанье хотел коснуться её, не считать этих последних минут встречи, а просто превратить их в бесконечность. Но шторы покачнулись, её тело окутал ветер, холодный и чужой, самоуверенный и нетерпеливый. Она почувствовала время, без промаха считаемое стрелками настенных часов. Это заставило её подойти к приоткрытому окну и открыть его настежь. Она ещё по привычке мысленно искала его, хотя и знала, что он уже ушёл, растворился в той пелене густого тумана, в дымке упоительно нежного утра.

Мягкое солнце неторопливо пробуждалось от глубокого сна, и его лучи едва ль пробивались сквозь облака неба, но уже согревали листья деревьев своим теплом, избавляя их от воды. А те словно таяли в этих прикосновениях, становились снова хрупкими и беззащитными, напрочь забывая о своей утреней строгости, отдаваясь своей беспечности. И казались такими доверчивыми в объятиях запоздалого, но столь долгожданного утра.

На улице всё ещё царила свежесть недавно прошедшего дождя. Она шла так беспечно по улице в эту свежесть, улыбаясь прохожим. А солнце терялось в локонах её волос, останавливалось, исчезало, выравнивая, насыщая их тон. Стеклянные двери сначала как совершено невидимая и вполне преодолимая преграда, но потом непроницаемые стены здания, куда она вошла, поглотили этот сотворённый образ.

Холл, высокие потолки коридоров, многочисленные двери, люди, идущие с целью и заданным направлением.

- Простите, вы кому? – услышала она голос, исходящий из-за её спины, и это заставило её обернуться.

- Роберт Паркер… - несколько неуверенно произнесла она в ответ.

- Вы к доктору Паркеру? – с такое же интонацией снова переспросила женщина.

- Наверное… - всё так же, но в магнетизирующем спокойствии ответила она.

- Пожалуйста, проходите, это на седьмом этаже, вторая дверь налево, - ответила женщина, наделив свою речь исчерпывающей информацией.

Мерцающие стрелки-кнопки вызова лифта, цифры этажей в немом разговоре, но таком понятном для неё словно говорили – делайте свои ставки, господа. И она определила свой выбор, нажав кнопку нужного этажа.

Дверь была приоткрытой. Она неторопливыми шагами приближалась на слышимый исходящий оттуда разговор. Приблизившись, дважды постучала в дверь. Человек в кресле повернулся и жестом обозначил - «войдите». Собственно говоря, она уже это сделала, поскольку в своих запланированных действиях не ждала чьего либо разрешения. Он, договорив, положил телефонную трубку.