Далиан и серая чайка

Далиан и серая чайка

Мы наткнулись на нее утром, после завтрака, когда солнце поднялось уже высоко, но еще не упал на землю изнурительный зной - тот, что превращает тело и мысли в кисель, а песок раскаляет так, что на него невозможно ступить босиком. Наши отцы с утра ушли в море, а матери занялись домашними делами и выгнали нас, детей, на прогулку, чтобы не мешались под ногами. Весёлой гурьбой мы высыпали на берег, соревнуясь, кто быстрее пробежит по линии прибоя, поднимая фонтаны солёных брызг. И вот там, на пляже, за большим камнем, всегда служившим нам границей наших забегов и прогулок, мы и нашли раненую серую чайку.
Она сидела на песке, тяжело дыша раскрытым клювом и расстелив по песку крылья. Перья были взъерошены, и на темной спинке запеклась кровь. То ли на нее напал ястреб, то ли кто-то подбил камнем, но лететь она не могла. Сидела на песке и настороженно смотрела на нас круглыми жёлтыми глазами.
- Дай, дай! - заплакала маленькая Мари, протянув к ней руки.
- Укусит! - одернули ее старшие. - Видишь, какой клювище!
И никто из нас не признался бы, что от вида чайки нам стало не по себе. Словно какая-то опасность таилась в ней, и страшно было приближаться.
- Спорим, я в нее с десяти шагов попаду? - хищно прищурив глаза, сказал один из мальчишек.
- Ха, с десяти! Ты с двадцати попади! 
- И попаду!
- И попади!
В спор вступили девочки, заступаясь за птицу, поднялся дикий галдеж, и неизвестно, как решилась бы судьба чайки, если бы не проходившая мимо Далиан.
Худая и босая, в рваных шортах, с торчащими коленками, с выгоревшими на солнце лохматыми волосами, покрытая коричневым загаром, - в общем, такая же, как и все мы, Далиан пользовалась у рыбацкой детворы авторитетом. В основном в силу возраста - в свои двенадцать она была старше всех нас.
- Что за шум, а драки нет? - спросила Далиан, остановившись рядом, в клетчатой рубашке, завязанной узлом на животе, и ведром креветок в руке. - Вас от самых дюн слышно! 
Выслушав сбивчивые объяснения, смерила мальчишек насмешливым взглядом, отчего те покраснели и опустили глаза, бесстрашно шагнула к чайке, наклонилась и протянула руку. Чайка, склонив голову, с подозрением посмотрела на Далиан, крикнула приглушенно - у нас мурашки пробежали по коже - щелкнула клювом и неохотно перебралась к ней на запястье. 
Так и ушли мы в посёлок - Далиан с креветками в одной руке и чайкой на запястье другой и толпа ребятишек, следовавшая за ней по пятам.
- Ай-ай-ай, - зацокал языком старый поселковый знахарь, к которому вся ватага ввалилась во двор. - Куда вас столько? Что стряслось? 
Далиан показала ему чайку. Он, прищурившись, рассмотрел ее, раздул перья, ощупал и развернул по одному крылья под недобрым желтым взглядом. 
- Крыло не сломано, только повреждено. Скоро оклемается.
И Далиан унесла чайку домой. Поначалу ее мать ворчала, обзывая птицу прожорливой пастью, но постепенно и она, и отец Далиан привыкли к чайке, а детвора часто бегала к ним во двор, чтобы посмотреть на нее. Чайка никого не подпускала близко - угрожающе кричала и щелкала клювом. Признавала только Далиан, только ей позволяла себя гладить и только ей садилась на плечо. Так они и ходили с утра к морю, девочка и чайка, и вскоре это зрелище стало привычным.
Вот только очень скоро все заметили, что что-то неладное творится с Далиан. Она подолгу пропадала на дальнем пляже, уходила за дюны, с незапамятных времен окружавшие наш рыбацкий посёлок и хранившие его от высокой волны. А потом собирала нас вечерами у костра и рассказывала небывалые, неслыханные доселе истории.
О заморских городах из белого мрамора - как будто сама там бывала - о широких улицах, мощеных разноцветным камнем, о гаванях с тысячами кораблей, о виллах, утопающих в пышных зелёных садах, о диковинных цветах в дворцовых парках, об островах, где обитают туземцы с бронзовой кожей и неведомые звери, о землях вечного холода и вечного лета. И мы слушали, зачарованные журчанием ее речи, и не замечали, как летит время, как костёр выгорает до пепла, и только холодный ночной ветер с моря приводил нас в чувство и заставлял бежать домой. 
- Опять слушали Далиан? - ворчали матери, когда мы возвращались заполночь. - Не доведет она вас до добра этими своими рассказками...
А жена знахаря, древняя слепая старуха, сказала, что чайка завладела душой Далиан, и Далиан теперь видит её глазами. Это пугало нас, детей, – и в то же время отталкивало и влекло. А взрослые сошлись на том, что Далиан не в себе, и запретили от греха подальше к ней приближаться. Далиан же, казалось, этого даже не заметила, витая мыслями где-то далеко.
В то утро – никогда мы его не забудем, сколько будем жить, – она ушла по обыкновению в дюны с чайкой на плече – но вернулась непривычно рано, и от былой отрешенности не осталось и следа: губы дрожали, глаза горели лихорадочным огнём, и на щеках пылал опасный, нездоровый румянец. С неизменной чайкой на плече она забегала в каждый дом и говорила звенящим голосом, что идёт высокая волна – такая огромная, какой ещё не знали местные края, такая мощная, что не оставит после себя камня на камне. Ее поднимали на смех и выставляли за дверь – да, рыбаки не вышли в тот день в море, потому что видели накануне круги вокруг солнца, предвещавшие шторм, – но наши дюны испокон веков защищали посёлок от чересчур разбушевавшегося моря. Уйти с нажитого места, бросить дома и хозяйство из-за бредней взбалмошной девчонки? Не бывать такому!
Только знахарь и его жена, слепая старуха, поверили Далиан и пошли вместе с ней к старосте поселка. Я не знаю, какие они сумели найти слова, каким чудом удалось им убедить старосту в своей правоте – но час спустя он созвал всех мужчин и женщин и приказал собирать самые необходимые вещи и уходить на скалы. Ему подчинились, нехотя и ропща, и вскоре все жители поселка гуськом потянулись за старостой, а рядом с ним шла Далиан со своей серой чайкой, и в их адрес летело немало бранных слов.
Мы поднялись высоко – так высоко, что закружилась голова, и разбили временный лагерь на площадке, с которого наш посёлок был виден как на ладони. Мы просидели там до вечера, и ничего не произошло. Все больше и больше людей высказывали недовольство, хмуро косясь на старосту и Далиан – дошло даже до открытых угроз, и порешили, что спускаться уже поздно и придётся заночевать тут, но завтра утром мы все вернёмся домой, Далиан же пусть отправляется восвояси и никогда больше носа не кажет в посёлок – слишком далеко зашли ее шутки.
А на рассвете мы проснулись от того, что задрожала земля. Ежась от холода, мы смотрели, как вздымается огромная волна и ударяет в наши дюны. Как вторая и третья волны размывают их у основания и обрушивают в чудовищный водоворот. Как мутный поток захлестывает посёлок, врывается во дворы и в дома, разбивая в щепки двери и заборы, как неудержимо несётся по улицам, разрушая все на своём пути. Мы смотрели на это, оцепенев и не дыша. Мужчины ругались, не стесняясь жен и детей, женщины плакали, мы, дети, испуганно жались к ним. 
А когда все было кончено, староста сказал:
- Мы вернёмся и все отстроим заново. У нас есть руки и есть голова на плечах. Главное – мы спаслись. Мы все остались живы. 
Его слушали и украдкой поглядывали на Далиан.
А она стояла в стороне от всех, тонкая и прямая как натянутая леска, и солнце золотило ее волосы, а на руке расправляла крылья большая серая чайка.