Дар Каландара

Глава 5. Сделай добро

Ноябрь 1309

Новое платье неудобно словно новая кожа. Сковывает движения, давит, жмет и раздражает нежную кожу. Зато встречают по платью, уважительно кланяются дорогому наряду. Глядя на Давида, важно прогуливающегося по рыночной площади, никто не признал бы в нем сироту-беглеца. Тюрбанчик цвета слоновой кости, теплый зеленый халат на шелковой подкладке, белоснежная камиза, перетянутая цветастым поясом, шаровары, отделанные тесьмой, кожаные башмаки. С пояса свисает тугой кошелек, на правой руке печатка со щитом Давида, на левой перстень с лалом – пусть люди видят, не голь перекатная явилась в город, а почтенный, обеспеченный человек.

После монастырской скудости жизни Давиду временами казалось, что он попал в рай. Он никогда не спал на столь удобной, мягкой постели, не едал ни фаршированной щуки, ни седла молодого барашка с горькими травами, ни пахлавы с лепестками роз, никогда не пробовал тонких, щиплющих язык вин. Не живал в красивом доме с собственной спальней, не имел слуг, не бывал в бане, винной, оружейной или ювелирной лавке, не тратил денег на глупости и не получал от этого удовольствия.

День теперь начинался с чашечки кофе, затем следовали умывание, бритье и легкий завтрак. Пожилой раб-болгарин прислуживал за едой, помогал разложить складки тюрбана и красиво завязать пояс, он же ведал домашним хозяйством, его жена занималась кухней и стиркой, а сын, юноша чуть моложе Давида, ухаживал за садом, птичником и конюшней. Рабов сдавали вместе с домом, Ицка радовался такой экономии.

В будни до полудня следовало совершить круг по базарной площади, интересуясь новостями у почтенных торговцев, потолкаться в порту, поприценяться к зерну, маслу, тканям и лошадям. В середине дня все уважаемые люди откладывали дела ради кейфа, отдыхали, дымили кальянами, а то и ложились спать. После отдыха с новыми силами возвращались к трудам, а ближе к закату наступало время чайханы и кофеен – самые важные сделки заключались именно там, в запахе пряностей, благовоний, кофейной гущи и потной старости. Следуя жаркому шепоту Ицки Давид уже купил тюк шелковой ткани, пять бочек вина из Батилимана, двух жеребцов арабских кровей, и выгодно продал купленное. Жеребцов он всучил втридорога вздорному хан-заде, готовому сыпать золотом ради прихоти, и заслужил уважение новых товарищей.

Конечно же и Ицка подливал масла в огонь, на всех углах разглагольствуя о неисчислимых достоинствах счастливо обретенного родственника. Умный, практичный мальчик, прибыл издалека, ищет наилучшее применение наследству. Вложиться в торговый караван, например, в партию индийского перца или венецианского стекла, отправиться в Ханбалык за фарфором и чаем, на острова Специй за мускатным орехом или в Новгород за мехами. А пока ему следует поднабраться ума-разума и завести полезные связи.

Давид старался как мог – расхаживал с важным видом, кивал, поддакивал, внимательно слушал и мало говорил. Монастырский опыт и советы отца Ованеса пригодились неожиданным образом – умение разговорить человека, дать ему выплеснуть наболевшее и поделиться сокровенным оказалось бесценно для купца. По вечерам довольный Ицка выслушивал наблюдения подопечного и расхваливал его внимательность и цепкость ума.

Каждую пятницу они оба ходили в баню.

Отделанный мрамором и бронзой большой хаммам являлся предметом гордости Солдайи и приятным собранием для лучших людей города, их дочерей, жен и престарелых родственниц. Держал хаммам евнух Евстафий – он живал в Амасье и в подробностях изучил и турецкие бани, и византийские термы. Прислугу он отбирал сам и школил сам – не прелестные мальчики с родинкой над губой и луноликие пери, а крепкие банщицы и могучие банщики, способные размять двухсотфунтовую тушу до состояния сладкого киселя.

О благопристойности евнух заботился с дотошностью скопца. Банная прислуга знала – стоит им проболтаться о услышанном разговоре, передать надушенную записку или подарок, попосредничать при любовных утехах или поддаться на посулы клиентов – и ослушников, лишенных языка, продадут в богом забытую готскую деревушку в горах за Кырк-Ером. Делай там массаж козам, спи в саманной лачуге, топи навозом и сожалей о корыстолюбии. Единственное послабление, которое допускал строгий евнух – музыканты для услаждения слуха гостей.

Нынешний усладитель, плешивый старец, наигрывал на дудуке что-то задумчивое. Гости внимали, потягивая кто шербет, кто имбирную воду, а кто и подогретое вино – рабам Аллаха оно запретно, а вот народу Завета дозволено, и христианам душеполезно. Белые простыни облегали распаренные телеса, на красных физиономиях читались благость и удовольствие. В бане все равны – были б деньги заплатить банщику, а там и не разберешь – разлегся на скамье переписчик Корана, ювелир великого хана или генуэзский посол.

Вопреки обыкновению Ицка задерживался – прямо во время обеда в дом явился мальчишка-посыльный, показал оттиск печатки и сказал, что старика ждут в порту. Давид удивился поспешности, с которой еврей отставил тарелку с лакомым цыпленком в меду, и поднялся из-за стола, не отерев бороду.

- Дело выгодное и спешное, сынок. Пахнет амброй, хе-хе…

Пришлось идти в хаммам в одиночку, дабы не вызывать пересудов. Царство душистого пара скорее пугало Давида, нежели вдохновляло – ему не нравилась чужая нагота, скученность, бесцеремонные прикосновения банщиков. Но приходилось натягивать на лицо улыбку и притворяться – дела есть дела. Как назло, в хаммаме было особенно многолюдно – осенние злые ветра вызывали у горожан острое желание отогреться. Оставив одежду в холодной комнате, Давид наскоро ополоснулся теплой водой из миски, поданной услужливым банщиком, и перешел в харарет. Свободных лежаков не было, но все тот же банщик пошептался с одним из гостей – щуплым, жилистым, голодным на вид парнем, и теплая мраморная скамья оказалась в распоряжении важного господина.