Дарья и Дэм

Глава 1

Мелкий противный дождь не прекращался с самого утра, делая таким же пасмурным моё настроение. Дождь я любила, когда была ещё крохой, особенно в деревне, где мы гостили у деда каждое лето. В городе же дождь мне реже нравился, особенно такой — монотонный, промозглый, отдающий унынием и безнадёгой. То ли дело гроза и честный сильный ливень!

А ещё я не любила зонты, часто и толку от них не было, непонятно, куда мокрый девать, заскочив в переполненный общественный транспорт. Ещё и забудешь его на сиденье. Или ливанёт такой потоп, да ещё и с ветром, что самый крепкий зонт наизнанку вывернет и половину спиц поломает. Вот попала однажды под такой ливень, новенький зонт изломало, а я так и промокла до нитки, до пальцев ног, хлюпающих в кроссовках. Но была тогда странно счастлива, терять было нечего, промокнуть сильнее невозможно. И я просто шла, глупо улыбаясь, кружилась под потоками ливня, смеялась, ловя влагу ртом. Сумасшедшее было настроение.

С того раза я больше не носила с собой бесполезный аксессуар, пользуясь подходящей одеждой. Хотя целых четыре совершенно новеньких зонтика разной крепости и харизмы висели в моей прихожей, подаренные разными людьми. Давно бы передарила, если бы помнила, кто мне их презентовал — банально боялась отдать подарок дарителю.

Вот и сегодня надела дома тонкую ветровку, достаточно длинную, чтобы прикрывать попу, с хорошим большим капюшоном. Однако производители куртки просчитались, назвав её непромокаемой. И мне казалось, что я вся уже пропиталась дождём, совсем не сильным, но стойким и монотонным. Это не прибавляло хорошего настроения, так как в этот день мне пришлось много побегать по городу по разнообразным делам, заодно покупая продукты и вещи по маминому списку, чтобы отвезти их завтра на дачу.

К лавке Томаса я добралась только в шестом часу вечера, продрогшая, усталая и на совесть голодная. Томас Панкратов — наш дальний родич, четвероюродный мамин брат или пятиюродный, точно не помню. Томасом его назвала тётушка Нинель, которая умерла задолго до моего рождения и была, по рассказам родичей, ещё той оригиналкой. Впрочем, каждый сходит с ума по-своему, и я нисколько не осуждала её желание назвать сына по-заморски. Тем более Томасу его имя подходило как нельзя иначе.

В лавку с антиквариатом, которым занимался Томас, я ввалилась, как в обитель спасения, увешанная пакетами и котомками, как рождественская ель — игрушками и свечами.

Посетителей в лавке по случаю непогоды оказалось, на мой взгляд, даже много — трое мужчин, две женщины и двое подростков. Может быть, спасались от непогоды, а может, и правда что-то купят, имея интерес к древним вещицам. За прилавком стояла Мария, как всегда строгая в стильных очках и наброшенной на плечи красивой уютной шали. Подменяет, как всегда, Эрика, пока тот зависает в своей коморке за компьютерной игрой под видом подготовки к очередному вузу.

Я порадовалась этому факту, уж очень было неловко от жалобного взгляда друга детства. Или преувеличенно восхищённого, в зависимости от настроения «поэта». Эрик Верман вбил себе в голову, что я его муза и, если ему верить, накропал в мою честь немало стихов, то и дело порываясь мне их прочесть. До сих пор удавалось избежать такой чести.

Мария поглядела на меня как будто с укоризной из-за моего непрезентабельного вида и чуть заметно кивнула на внутреннюю дверь. Значит, Томас на месте и мне предложили сразу проходить.

Нырнув за прилавок, я поспешила к внутренней двери, проскользнула в неё со всеми своими пакетами и оказалась в волшебном месте. Узкий коридор вёл в небольшую гостиную, а запах… Становилось сразу ясно, что здесь очень уважают книги, газеты и прочую беллетристику. Я сразу ощутила себя как дома, любовь к чтению — это у нас семейное.

— Даша! — всплеснула руками Наталья Арнольдовна, вынырнув из бокового коридорчика. — Да как же так можно? А где зонт? Иди, иди, я тебе чаю горячего заварю. И надень тапочки сразу, не носи грязь в гостиную.

Наталья Арнольдовна — маленькая решительная женщина с седым пучком на голове — что-то вроде генерала в юбке. Она занималась в лавке уборкой, готовкой и вообще созданием уюта, обладала неистощимой энергией и не признавала никакой сторонней помощи. Мне казалось, что Наталья Арнольдовна — только так и не иначе — родилась в этой лавке. Потому что по семейным преданиям она знавала ещё матушку Томаса, прекрасную Нинель, а также и её мать, бабку Томаса, имя которой я сходу не вспомню. Не знаю, сколько Наталье лет, но не меньше семидесяти, вероятно. Впрочем, её точного возраста не знал никто, даже её непутёвый внук Эрик, воспитанный бабкой прямо в этой лавке.

В гостиной уютно трещал настоящий камин, дарили тёплый свет две старинные люстры, таинственно поблёскивали корешки книг на многочисленных полках. Томас сидел за своим рабочим столом, с лупой вглядываясь в лежащий перед ним свиток. На моё вторжение он не сразу обратил внимание, как обычно.

Осторожно сгрузив пакеты на диванчик у входа, я поспешила стянуть промокшую непромокаемую куртку, вешая её на разлапистую вешалку. Выудила из-под неё смешные тапочки с загнутыми носами, с удовольствием сунула в них ноги. Наталья Арнольдовна торжественно назвала эти тапочки моими ещё года три назад.

С любопытством подошла к столу, заваленному книгами, свитками и прочими манускриптами.

— А, Дарья, — только сейчас заметил моё присутствие Томас, представительный мужчина пятидесяти лет — весной справляли юбилей. — Смотри, что нашёл! Похоже, это подлинное письмо некоего послушника Венедикта своему опекуну, князю Баратынскому… К сожалению, не все слова возможно разобрать — семнадцатый век. Впрочем, неважно! У тебя что-то есть?

Он сдвинул в сторону свиток и проницательно на меня поглядел. Всегда чувствовал, когда я что-то приносила ему на проверку.

— Ничего особенного, — немного смутилась я, что отрываю его от интересного дела. Достала из сумки странного вида медальон, который мы с братом нашли на пляже в Севастополе. Уже скоро осень, а я только сейчас решила его показать Томасу. Всё забывала, а тут наткнулась, разбирая свой стол от разного мусора. — Вот. Не знаю, что это. Старинная вещь или какой-то новодел специально состаренный.