"Давление"

Глава 3. Комната смеха

Где-то за вагоном послышались голоса – сначала осторожные и негромкие, затем они зазвучали ближе и увереннее, а через пару минут совсем рядом раздался задорный детский смех.

«Странно, – подумал Лучник. – В этом осатаневшем мире, которого я совсем не помню, есть еще место радости и веселью. Даже дети продолжают свои игры в двух шагах от смерти, а женщины…» Он вспомнил про Геру. Она в нелепой позе распласталась на полу вагона, но уже приходила в себя, пытаясь ослабевшей ладонью стереть вязкую коричневую кровь со своего испуганного, но бесконечно милого лица.

Герман отодвинул труп Сарацина в сторону и, протянув руку девушке, произнес:

– Вставай, все кончилось.

Гера благодарно взглянула на Лучника, ухватилась за его ладонь и попыталась подняться. Попытка оказалась не очень удачной – девушка, привстав, покачнулась и, не удержавшись, упала в объятия Лучника.

– Тихо, тихо, не спеши, – проговорил тот, почувствовав, насколько она хороша и беззащитна. Ее левая щека была сильно испачкана кровью, руки дрожали, а на  глазах поблескивали слезы.

– Кто это был? – услышал Герман хриплый басок громилы.

– Кто-кто... Друг твой в пальто, – буркнул Герман и, наступив на шею лежащего Сарацина, извлек из него острую металлическую стрелу.

– Тебе бы помыться надо, – сказал подошедший громила, наблюдая, как Герман пытается стереть кровь с рук и стрелы. – Гера, проводишь?

Девушка кивнула. В ту же секунду за спиной Германа громыхнула заклинившая недавно дверь купе, раскрылась, и перед ним возник перекошенный злобой и ненавистью Каган. Он осыпал Геру, Лучника, мертвого Сарацина и не менее мертвого Бивня трехэтажным доисторическим матом, отхаркался кровью и обеими ручищами принялся трясти за грудки громилу.

Единственный глаз, который имел несчастье наблюдать Лучник напротив себя, дополнял картину происходящего, превращая Кагана в разъяренного циклопа. Невольно Лучник попятился, прикрывая собой Геру.

– Бивня! Кота! И дозор от шлагбаума ко мне!!! – взревел нечеловеческим голосом Каган.

Громила пулей вылетел из вагона и тут же исчез в зарослях дикого винограда.

– Кто его? Ты? – немного успокоившись, спросил Каган.

Лучник кивнул в ответ и спрятал руку, сжимающую стрелу, за спину. Гера отошла к окну.

– Хрен бы с ним, с Давлением. Но шпион... Впервые за год! Я выясню, кто его послал... Кстати, как ты перенес скачок? – спросил Каган у Лучника.

– Скачок? Да нормально, – ответил Лучник, размышляя, почему он не так сильно мучился, как остальные. Может, кофе...

Лучник взглянул на Сарацина: рост под два метра, крепкий, небритый, явно не славянин, да и одежда точно не местная – собачья шкура и широкие штаны из мешковины. Рядом с пробитой головой на полу вагона – зеленая повязка и короткий меч. Кочевник? Фанатик? Воин Аллаха? Но откуда?

– То, что ты не за мной пришел – ясно. Но слишком много вопросов остается, слишком много… Шар этот, звонарь, который тебя пожалел... Да и как ты выжил среди Октябрей, если ты сам не Октябрь!? – размышлял вслух Каган. – Ладно, Лекарь разберется. И вот еще что… Спасибо тебе!

– Не за что, – просто ответил Лучник и протянул правую руку, сам удивляясь этому жесту.

Крепкое мужское рукопожатие на доли секунды отбросило Германа в какой-то необозримый мир, светлый и далекий. В город, где каждое утро, приходя на работу в кредитный отдел банка, Герман совершал десятки подобных рукопожатий. Видимо, эта привычка давным-давно была чем-то обыденным и означала пожелание доброго дня. Сейчас же рукопожатие Кагана означало для Лучника нечто большее – он принят «как свой», и в ближайшее время ему гарантированы хлеб и кров. А если повезет, он сможет восстановить память…

– Гера, нужно отвести его в баню и искупать, – Каган неумело улыбнулся, – да и тебе умыться не мешало бы…

Гера тихонько подтолкнула Лучника в спину, и они вышли из вагона. На освещенной факелами и кострами площадке десятки разношерстных людей, словно в замедленном кино, приходили в себя после Давления. Кто-то потирал ладонями виски, кто-то жадно пил воду из металлической фляги, кому-то не удавалось подняться на ноги с мокрой от подтаявшего снега земли, и кто-то уже двигался к нему на помощь.

– Да, и еще, – из окна вагона высунулась небритая физиономия Кагана, – скажи Каптеру, что я приказал выдать ему «Талый снег» или «Камыш». И берцы. Пригодятся…

– Хорошо, я передам, – с готовностью ответила Гера и взяла Лучника за руку. – Идем!

Они подошли к высокому вагончику. Герман обернулся – двое крепких мужчин лет сорока укладывали на брезент отправившегося к праотцам Бивня.

– Что с ним сделают? – поинтересовался Герман.

– Похоронят с почестями, – ответила Гера и громко постучала в тяжелую металлическую дверь с небольшим окошком посередине.

Тук… Тук...

Паузы между стуками были разными. Однако они показались Лучнику знакомыми, и он подумал, что девушка настукивает какую-то условленную мелодию. Окошко приоткрылось, из него показался бритый налысо мужчина.

– Привет, Гера, чего тебе? – спросил лысый.

– Привет, – ответила Гера. – Это Лучник. Каган приказал помыть его и приодеть. «Камыш» или «Снег», смотри сам. И побрить бы его… Мыло-то есть?

– Еще и мыло? – недовольно буркнула лысая голова и скрылась в окне. – Можь, ему еще и берцы с собственной ноги снять? А то что, я могу, если Каган сказал…

Герман хотел было обидеться, но громкая возня за спиной помешала ему. Он обернулся и увидел картину, которая стремительно разворачивалась в полумраке возле вагона Кагана. Бывший хакер, сбросив военный бушлат и засучив выше локтя рукава тельняшки, жестоко избивал двух молодцев. В одном из них он узнал Кота, который встречал его вместе с Бивнем у шлагбаума. Кот защищался, как мог, и даже один раз неуверенно заехал Кагану в челюсть. Лучник понял, что авторитет Кагана держался здесь не только на умении говорить и думать, но и на изрядной физической силе. Он хорошо двигался, быстро переключаясь с одного динамовца на другого и нанося увесистые удары массивными кулаками. Глядя на него, никто бы не смог предположить, что в прошлом это какой-то программист-ботаник, а не боксер.