Дедушкины сказки

Дедушкины сказки

—... Полночь — самое таинственное время. Время между ночью и утром, сегодня и завтра, а в особенные ночи ещё и тонкий мост между живым и мёртвым.

Насколько тонкий и незримый этот мост для живых, настолько долог и осязаем он для мёртвых. Что может вместить в себя миг? Один вздох или только мысль о нем? Удар сердца или лишь звук от него. Бесконечно мало.

— Брось, старик. Ты просто выпил лишку, и тебе все приснилось!

Старик нахмурился, посмотрел на молодого парня, которого не так давно поставили ему в напарники, и так же мрачно как смотрел ответил:

— А ты поди во двор да постой там в полночь: сам все увидишь. Сегодня и ночка подходящая. Та самая ночка-то.

— А вот пойду и постою. Эка невидаль: могилы да кресты. Всё равно обход пора делать! И ничего-то не случится, вот увидишь. А тебе, старик, пить на работе меньше надо!

— Ну-ну, умник, — бросил ему в след старик, отхлебывая из фляжки. Во фляжке была, что бы там не считали, вовсе не водка. Святая вода.

Тогда, тридцать лет назад, когда старик был молодым, ему тоже предложили постоять во дворе, проверить правдив ли рассказ старого пьяницы, сторожившего ещё более старое кладбище. Да что там старый пьяница, это кладбище было старше посёлка возле которого стояло. Древний погост времен царя гороха или даже старше!

И кого тут только не похоронили за это время: детей, женщин, молодых солдат, стариков, больных и здоровых, убийц и их жертв, душевно больных и тех кого таковыми лишь считали, ведьм, самоубийц... Кучу разного люда. А ещё здесь лежали их предки... Все их предки. И его, и того умника, что ушёл, и того старика, который отправил его вот в такую же ночь во двор, когда он сам был "умником". 

Сплюнув и сделав ещё один глоток, старик поднялся, подхватил ещё один фонарь, и вышел догонять напарника... Молодой же ещё — наделает глупостей, а ему потом отвечай.

На кладбище было тихо. Напарника и след простыл; наверное, и впрямь в обход пошёл, дурак малолетний! И чему их только учат?! Сказано же: опасно этой ночью по улице шастать, тем более по кладбищу! Мёртвые и сами заявиться могут, коли приспичит: нечего их намеренно тормошить!

Поворчав на глупую молодёжь, старик пошёл следом. Хорошо, что знал каким путем обычно напарник кладбище обходит, а то искал бы его тут до самого рассвета. Не факт, что нашёл бы! Не первый напарник-то.

За тридцать лет их столько поменялось, что старик помнил лишь кто как "уволился" и больше ничего. Ни имён в памяти не осталось, ни сколько их тут было. Нет, некоторые сами ушли, в смысле реально уволились, но были и те, кого "уволили".

Одного вот, к примеру, на рассвете в чужой могиле нашли. Ну как в могиле, не в яме самой, конечно. Просто ноги у парня в могилу были закопаны: сказали что умер от страха. А кто бы не умер, если мертвец под землю тащит? Нынче-то молодёжь не знает как от всего этого защищаться. И чему их учат?!

Вот и этот по собственной глупости нарвется на неприятности. Ну ладно, не только по своей глупости. Не пошёл бы он никуда, коли его рассказ не навострил. 

Старик прибавил хода. Полночь уже близко, а мальчишка один посреди кладбища. Нет, этот-то, как тот закопанный, у мёртвых ничего воровать не станет, но и сейчас время другое. Скажет что не так, без уважения, или по могиле ненароком пройдёт и все: привет предкам!

Когда электронные часы на руке стали пищать полночь, время словно застыло, звуки замерли. Старик лишь на мгновение сбился с шага, а затем побежал вперёд.

Далеко ушёл мальчишка. Обход у него, как же! Облет: смотреть на что-то тут и времени-то нет!

Старик плюётся, бурчит под нос, как ржавая калитка, но бежит вперед: носом чует с напарником что-то случилось! 

Он догнал его уже на старой части — старой в понимании нынешней молодёжи, конечно; на самом-то деле этим могилам и пяти десятков нет.

Воздух здесь был холодным, точно в морозильнике, и густым, как смола. А ещё горьким и пах не то цветами, не то старым одеколоном. От земли клочками поднимался густой туман, а небо стало чёрным и бездонным, словно кто-то и впрямь опрокинул чашу.

Напарник оловянным солдатиком застыл возле знакомой могилы и кажется забыл как дышать, а на могиле стояла и сама её хозяйка, только странная до чего: ужас! Старик и сам-то её не сразу узнал в таком виде.

— Ты совсем на том свете с ума сошла! — заорал он по старой памяти на покойницу.

Красивая белокожая молодая женщина оторвала от молодого напарника страшные чёрные глазищи в пол-лица и посмотрела на него. Из-под красных губ торчали два клыка, на пальцах — острые красные когти, а волосы чёрными змеями вились вдоль облаченного в белый саван тела.

— Что это за маскарад? — ещё больше разозлился на покойницу старик. — С каких это пор ты упырем заделалась?!

Лицо покойницы исказилось, сменив сразу несколько выражений: гневное, обречённое, плаксивое, пока не остановилось на молящем.

— Ну скучно же! — ответила покойница. Внешность её потекла, словно расплавленная свеча, и вскоре девушка-упырь стала маленькой восьмилетней девочкой в белом платье. — Ты сегодня не пришёл, а этот прошёл прямо по мне и даже не извинился! Вот тебе приятно будет, если по тебе начнут ходит, словно по дороге? Это больно, между прочим! Вот я и решила немного с ним поиграть... Ну а что такого?! 

— Он от твоих игр, кажется, совсем умом поехал.

— Не, это я его... — покойница сменила тему, — Ты придешь ко мне?

— Завтра или послезавтра ко всем зайду. Помяну. 

Девочка важно кивнула. Старик отвинтил крышку с фляжки и уже хотел вылить под ноги покойнице, когда та его остановила:

— Постой, тут мальчик один, вроде этого, — она кивнула на напарника, — все жалуется, что у него крест покосился — достал, сил нет. Поправь, ладно? Пусть замолчит уже. 

— А чего он сам не пришёл, не попросил? 

— Стыдно, говорит, — пожала плечами девочка и сама стала таять. — Это тот самый, которого Зульфия в свою могилу чуть не утащила. Ладно, пойду я...