Deja Vecu, или Вдвоем над облаками

DEJA VECU*, или ВДВОЕМ НАД ОБЛАКАМИ

(диалоги о главном)

*Deja vecu – (фр.) уже пережитое

Тому, кто впервые пришел ко мне сегодня во сне.

Через много лет после нашего времени...

- А за что ты вообще меня полюбила? Во мне ведь нет ничего особенного. Я, можно сказать, самый обыкновенный, посредственный человек.

- Ты знаешь, мне кажется, что я тебя всю жизнь до того, как мы встретились... помнишь, тогда, на площади ты играл на гитаре?

- Да, помню. А ты глядела на меня завороженно и испуганно, как на привидение. Я тогда сразу тебя заметил и почему-то подумал, тоже сразу, что хочу тебя поцеловать.

- Вот, и мне тогда показалось, и сейчас кажется до сих пор, что кто-то, не знаю кто, всю жизнь готовил тебя для меня. Прививал привычки, которые мне понравятся, одевал так, что мне бы сразу захотелось к тебе подойти, улыбку тебе лепил такую, чтобы сердце дрогнуло... А голос! Какой у тебя был голос!

- Обычный голос же. Мне в консерватории сказали, между прочим, что слабенький голосок, эстрадный.

- Голос тихий, задушевный, теплый, как безветренный летний вечер. Ясный и солнечный.

- Поэтэсса!

- Я очаровалась этим твоим голосом...

- И голос мне тоже кто-то под тебя в глотку засовал?

- Почему ты все время смеешься надо мною?

- Извини. Просто ты все это очень смешно говоришь.

- Я обижусь сейчас.

- Ну извини-извини. Я не буду больше.

- То-то же. Нет, голос, нет. А вот песню... Ведь для каждого голоса есть своя единственная песня, которая только этим голосом звучит единственно верно и точно. Как божий гимн. А что ты тогда пел, помнишь?

- Когда встретились? Помню, конечно. «Лизавету».

- Да, «Лизавета»! «Ты ждешь, Лизавета, от друга привета, ты не спишь до рассвета, все грустишь обо мне...». Как я могла пройти мимо? Когда такой мужчина такую песню поет таким голосом?..

- И кто ж это меня подготовил так идеально как сверхсрочника к службе?

- Не знаю. Может, бог?

- Делать ему больше нечего, богу-то.

- Ну не знаю тогда.

- А может ангел-хранитель? Такой чудак с крыльями, скульптор человеческих душ. Разузнал, что живет мол-де, ходит по улицам такая девушка симпатичная в платье в горошек, с косичками смешными и вечным «петухом» на макушке...

- Эээ, и «петуха» вспомнил!

- Не перебивай. Посмотрел он на нее ангел-то и обалдел: а ведь пригожая девка-то! Умница, мечтательница, красавица! Ох, до чего хороша: червлена губами, бровьми союзна...

- Это из другой оперы, сочинитель.

- Ну не союзна. И слава богу, кстати. Чай, ты не Сулико. Ну так вот, полюбовался он на девку-то и подумал: дай-ка я ей, умнице и красавице, женишка хоть какого плохонького слеплю по-быстренькому, покуда обед не закончился... А то негоже это, чтобы девка ладная пропадала!

- Опять насмехаешься!

- Ну все-все. Не буду больше. Зря спросил. Полюбила и ладно. Мне, плохонькому, хоть как.

- И как я с тобою, издеватель ты такой, пятьдесят лет прожила?

- Припеваючи, как.

- Да уж. Песни-то вот все больше грустные были, невеселые.

- Да уж прям? Как у всех песни, не сгущай краски-то.

- Ладно, это я так. Грустно что-то стало, тоскливо.

- Чтой-то тоскуешь? Давай я тебе спою, развеселю! Правда у меня челюсть вставная, ежели выскочит, не взыщи... «Эх, как бы дожить бы, до свадьбы-женитьбы и обнять любимую свою...».

- ...Не знаю, за что я тебя полюбила, дурака беспутного. Прожил мы с тобой жизнь длинную, сложную, непростую, с подковырочкой. И всегда ты рядышком со мной был, и с песнею об руку... За это вот, за жизнь нашу, я тебя и люблю. Даже сейчас, на старости лет, когда уж видеть тебя не можно с челюстью этой твоею. Люблю.

- Эээ, куда тебя занесло-то, старуха!

- Сам ты старик!

- Не обижайся. Помирать уж скоро, а она — в обиды!

- Ну тебя. Скажи хоть, любишь меня?

- Да а куда я денусь? Люблю, конечно.

- То-то же. Так бы сразу и сказал, а то все трепит языком, и трепит...

Наше время...

- «Приеду весною, ворота открою, я с тобой, ты со мною — неразлучны вовек...»

Лизанька остановилась как вкопанная, вросла туфельками в брусчатку. На площади, под памятником Добролюбову пел, перебирая струны гитары, невысокий паренек в кожаном плаще нараспашку и смешной береточке на бок.

Заканчивая куплет, паренек вдруг посмотрел на нее — и душу окатило теплом. Ах, какие у него были глаза! Золотистого цвета, скромные, застенчивые. И весь он казался мягоньким, ласковым, забавным. Свитерок чуть великоватый виднеется из-под плаща, волосы темные, отливающие на солнце медью, торчат из-под беретки мягонькими завитками, уши в растопырку — смешно и мило!

С ужасом и сладостным замиранием сердца Лизанька наблюдала как он снимает через голову кожаный ремень, зачехляет гитару и медленно идет к ней навстречу.

- Вам понравилось, как я пою?

- Очень, - Лизанька чуть было не задохнулась, прежде чем смогла вытолкнуть из себя это слово. Как оказывается сложно дышать, когда сердце грохочет как колеса поезда! - Но у меня нет денег, чтобы вас вознаградить.

- А я не за деньги.

Лизанька обмерла, сгорая от стыда. Ведь и впрямь не стояло перед ним чехла от гитары, шляпы или коробочки куда обычно кидают деньги.

- Извините... Я не хотела вас обидеть.

- Как вы краснеете прелестно.

Лизанька зарделась еще сильнее. Едва сумела выговорить полуобморочное: