Дело, о котором доктор Ватсон никогда не напишет

Дело, о котором доктор Ватсон никогда не напишет

      Люди по всему миру нередко зарекались о красоте Лондона, при этом по их словам его великолепие частенько превосходило не самую ласковую погоду, однако такое говорили лишь туристы или приезжие, коренной же лондонец никогда не станет жаловаться вам на туман или дождь, даже если его это и совсем не радует. Особенно город обретает некое очарование в вечерних сумерках, когда очертания домов принимают огненный оттенок, а листья, словно окутанные язычками пламени, подрагивают от невесомых прикосновений прохладного вечернего ветерка. С улиц пропадают дамы, предпочитающие дневные прогулки, дабы понежиться в неловких солнечных лучах, осторожно пробирающихся сквозь тучи. Так же исчезают простые зеваки и бродяги, потеряв какой-либо интерес оставаться на улице, когда господа, то и дело проходящие по своим делам мимо и иногда подающие монетку, пропали уж вовсе. Но нельзя сказать, что улицы были пусты. Если в присутствии истинного лондонца назвать этот город пустынным по вечерам, он с не присущей англичанину возмущенностью в голосе назовет это вздором. Однако за столько лет никто так и не смог сказать, что же такого удивительного в вечернем Лондоне. Да, нельзя скрыть, что были попытки подобрать простые слова, как это делали поэты, или же незаурядные писатели, однако настоящую магию этого города невозможно передать ни словами, ни стихами, ни даже дымчатой пеленой, которую так любят присваивать Лондону художники. Именно художники открыли те самые знаменитые туманы, до них такое интересное погодное явление, словно не существовало. Однако именно в такие моменты он и кажется каким-то зыбким, словно нереальным, в моменты, когда Лондон зажигает свои огни. 
      В пустынном проулке, окутанном лишь моргающим светом фонарей, настолько блеклом, что с трудом возможно было разглядеть собеседника, если вам посчастливилось такового повстречать, в этом окутанном мраком и тенями проезжавших мимо экипажей, пляшущими подобно дьяволам, и раздался необычный звук. Спросите любого горожанина, и он ответит, что в Лондоне не бывает ничего нового, однако этот вечер обещал быть особенным, опровергающим эти слова абсолютно. Под необычные звуки средь того же проулка появилась неизвестное приспособление, которое простые люди без промедления назвали бы проделкой дьявола. 
Что-то старое, что-то новое, но самое-самое синее. 
      Этот странный шум, исходящий от полицейской будки, моментально прекратился, и кошка, чье спокойствие было потревожено, до этого беззаботно выискивающая среди свалки объедков что-то поаппетитнее, в миг перестала шипеть на странное творение. Издав характерный скрип, от которого хозяин будки абсолютно отказывался избавляться, дверь открылась, и в момент оттуда появилась высокая худощавая фигура, в момент ступившая на землю, которая, словно в знак приветствия, хлюпнула под его ногами. 

– Вот видишь, Эми, как и говорил, 1648 год, -– странно одетый мужчина вовсе отошел, нет, скорее отпрыгнул от будки, освобождая проход для своей спутницы с ярко-рыжими волосами. – Вот теперь то и посмотрим, кто лучше водит ТАРДИС, я или Ривер.

– Однозначно Ривер, – тяжело выдохнув, девушка постаралась минуть любые жидкие грязевые пятна на земле, по которым с таким спокойствием прогуливался мужчина. 

– Ну так у нее же был гениальный и лучший в мире учитель, – мужчина однозначно был доволен собой, это можно было заметить по выражению его лица, с которым он поправлял нелепую бабочку, которую, видимо, очень любил. – Так, что же мы имеем? Семнадцатый век, который, – он на мгновение замер, достав из внутреннего кармана пиджака интересное устройство, носящее название «звуковая отвертка», и принялся с ее помощью исследовать то саму почву, то дома, что как раз и создавали этот проулок, после чего вновь убрал отвертку в карман, и на каблуках развернулся к своей спутнице. – судя по данным, и вовсе не семнадцатый. Скорее даже восемнадцатый. 

– А если быть совсем точным, то конец девятнадцатого, – Амелия, так звали эту рыжую девушку, бросила многозначительный взгляд в сторону мужчины. – Доктор, мы в 1887. 

– Не умничай, Эми, здесь умничать могу только я, ведь я среди нас двоих единственный повелитель времени, и вообще, видишь, у меня отвертка, – вновь по неизвестным причинам достав отвертку, помахав ей, вновь убрал, скорее комично, нежели серьезно, чем совсем уж закреплял свой образ, и обратился к девушке. – И откуда ты это знаешь? Вы что-то с Ривер задумали против меня? Прямо как в тот раз с Мириндорианцами? Ты же стояла рядом, когда я выводил дату, значит, это ты все подстроила, я прав? Скажи в чем подвох, я люблю подвохи. Подвохи – это хорошо. Конечно, кроме тех случаев, когда эти подвохи плохие, но в остальных случаях подвохи хороши. 

– Нет, нет никакого заговора, а про тот случай ты мне что, будешь до конца моих лет напоминать? – девушка подняла из одной лужи двумя пальчиками газету, и показала указанную на ней дату Доктору, в тот же миг, отпустив эту мерзкую вещь. – Иногда не нужно быть девятисотлетним гением с двумя сердцами, чтобы догадаться о такой глупости. 

– Лет. Вот почему же всегда люди говорят об этих самых «летах»? Почему же не заменять это примитивное и скучное на «осень», например? Или тех же «зим»? Почему же люди используют такое предсказуемое время года как лето? Неужели вас не привлекает другие, которые не такие глупые и однообразные? – его мысли вновь пошли не в нужную степь, однако девушка вовремя его окрикнула, и он мгновенно переключил пластинку. – Конечно, буду напоминать. Чем же, по-твоему, мне еще заниматься целую вечность, пока я живу? Точно! Газета! 

      Он схватил кинутую Эми газету и моментально развернул ее, стараясь минимально обрызгать себя и спутницу, что, честно говоря, вышло у него не слишком удачно. Что-то пробормотав себе под нос, он быстро пробежался глазами по более-менее читабельным страницам и с характерным цоканьем кинул газету через плечо, не найдя ничего интересного. 

– Почему же именно в это время? Это не может быть ошибкой, я никогда не ошибаюсь, а если и ошибаюсь, то на самом деле это все четко продуманный план, настолько гениальный, что даже я его не знаю. Так, о чем это я? Год! В этот год ничего такого, что может нас заинтересовать, не произошло. Ну, провозгласила себя королева Виктория императрицей Индии, и что с того? Никогда не любил эту Индию, там все какое-то слишком индийское. 

– О, Доктор, а ты мне покажешь Джека Потрошителя? – внезапно оживилась девушка, до этого молча наблюдая да действиями мужчины. 

– Нет, Понд, дружище Джек появился в конце 1888, вот бедолага, старался предотвращать убийства одних инопланетных сумасшедших, а сам попал под трибунал. Все-таки несправедливый у вас суд всегда был, вот например куда более действенный способ сердце виновного взвешивать на весах против какой-нибудь определяющей повинность штуковины. 

– Так в Древнем Египте в загробном мире поступали, по легендам, я помню, эту тему в школе не прослушала из-за каких-то таблеток, что мне выписывали психиатры тогда. Но не думаю, что с живыми такое можно проделать, верно? 

– Вот, действенный же способ! – он вновь развернулся на каблуках, направляясь прочь из проулка, на большую улицу, что была вовсю освещена огнями, и казалась словно нарисованной. – Так до сих под делают на одной из планет системы G. Но может быть все дело в том, у тех жителей все органы легко извлекаемы и заменяемы? Хотя кто знает, все равно суд у вас какой-то неправильный. 

– Да, может быть дело как раз в этом, – выразительно посмотрела на него Эми, пожимая плечами, однако ее эмоции не были замечены и хоть как-то восприняты, ведь сейчас Доктора интересовало совсем другое, а именно – что они тут делают.