Ден.

Ден.

– Чертов придурок. Кретин! Как, как? Ты, сволочь, умудрился за сутки сломать мне жизнь?

За окном красной волной по темной черепице однотипных покосившихся домиков растекался рассвет. Столбик устроившегося на оконной раме термометра полз вверх. С улицы доносилось нарастающее завывание сирен. Какие-то неразборчивые гневные крики на французском и арабском языках. Ден как будто не обращал внимания ни на меня, ни на рождающийся день, который обещает быть жарким, коротким и, возможно, последним.

Рыча, я сполз по стене, собирая спиной потрескавшуюся краску, и, обхватив колени руками, безвольно заскулил.

Ден медленно водил пальцем в воздухе перед лицом. Солнечные лучи коснулись тонкой паутинки и блики пробежали по ней, словно огонек по подожженной леске.

– Псих ненормальный! Ты там что, с паучком играешься? Отойди от окна, немедленно! Быстро!

Не обращая на меня внимания, Ден поднёс палец с огненной паутинкой к губам.

– Сорвешься. А потом добротно сделанная, но сильно изношенная покрышка на колесо двадцать первого радиуса оторвет тебе четыре лапки, – прошептал мужчина у окна.

Мои кулаки сжались так, что пальцы свело от напряжения, и я сильно ударил кулаком в пол.

– Быстро отошёл от окна!

– А потом, – как ни в чем не бывало продолжил Ден, – ты познакомишься с нечищенным ботинком детектива Самюэля де Мора. Нет, – покачал головой Ден, все так же разговаривая с пальцем, – это не из-за неуважение к тебе. Он честный коп и ему просто не хватило на это времени. Он, как и многие этим утром, уже прекрасно понял, что время парадов прошло.

Я открыл рот, подбирая для Дена очередное ругательство, но не успел.

– Хватит, – резко обернувшись, рявкнул мужчина, – ты ни в чем не виноват.

– Что? Люди в том вонючем баре на отшибе, они тоже так думали?

– Череда. Цепь событий, ты просто шестеренка, запустившая зубьями большой процесс, – высокий сухопарый мужчина с длинными седыми волосами отвернулся от окна и, пройдя по окрашенным синей краской скрипучим половицам, подошел к пластиковому столу. Круглый белый уличный стол с дыркой для зонтика по середине. Из-за множества сколов и следов от затушенных окурков он был недостоин стоять в кафе у входа в гостиницу. Теперь он радовал постояльцев. Неторопливо отодвинув видавший лучшие времена стул, Ден устроился за столом, крепко уперев в него локти и сложив ладони лодочкой.

– Я, я не шестеренка, – выдавил, вставая на ноги.

– Хорошо, – собеседник улыбнулся и, жестом предложив занять место за столом, продолжил, – включи, пожалуйста, потолочный вентилятор, скоро тут станет очень душно. Я плохо переношу жару.

Не поворачиваясь, нащупал пальцами выключатель слева от двери за спиной. Комната наполнилась жужжанием, скрипом разбитых подшипников и потоками воздуха.

Какие-то зубочистки, грязные салфетки и прочая мелочь, призванная подчеркнуть заботу о постояльцах, разлетелись по полу.

В проеме окна, словно молния, вспыхнула прощальный бликом паутинка и вместе с хозяином улетела на улицу.

Ровной полосой солнечный свет, проникший через окно, делил комнату на две части. Пока сумрак побеждал, занимая две трети помещения. Но дневной свет уверенно полз к столу, за которым я устроился напротив Дена.

– Будешь? – поинтересовался мужчина, разглядывая улыбающуюся с этикетки початой бутылки текилы смуглую девушку с маракасами.

– Нет. Спасибо, – огрызнулся я, – после того, как прошлый раз согласился с тобой выпить, я оказался тут. Прошу заметить, что говоря тут, имею в виду лишь этот вонючий номер. Я даже не знаю, в какой мы стране.

В комнате повисла звенящая тишина. Хотя, наверно, это звенели доживающие свой век подшипники вентилятора.

– Франция, если это так важно для тебя. Повторяю, ты не ви… – начал Ден в тот момент, когда я взорвался и заорал, забыв об осторожности.

– Не виноват?! Я так и скажу копам?! Эти люди в баре, они мертвы, кретин! И насколько я могу вспомнить, ты только ехидно шептал мне на ухо, как болезненнее и оскорбительнее подколоть и разозлить их! Ах да, еще и ни одной кружки ты не разбил об их головы! Ты, как провидец, подталкивал меня к нужным предметам в подходящее время.

Ден осмотрел разноцветные стаканы из толстого пластика, протер манжетом приглянувшийся зелёный и наполнил до краев текилой.

– Ты вообще меня слушаешь?! – взревел я, вскочив со стула, словно загнанный зверь, смахивая со стола только что налитый стакан.

Ден вытер попавшие на лицо капли напитка и потянулся.

Складывалось впечатление, что ему было совершенно безразлично произошедшее ночью.

Я засунул ладони в кучерявую копну спутанных черных волос и принялся массировать голову.

Какой-то блик поймал боковым зрением и, повернувшись, уткнулся взглядом в большую картину. Дешевая пластиковая рама, крашенная серебристый краской, поблескивала. Солнечный свет тем временем уже заполнил половину комнаты. Вой сирен звучал ближе, а ругань за окном переросла в нескончаемые крики и вопли на непонятных языках.

"Девятый вал", почему-то репродукция именно этой картины закрывала пятна на обоях дешевого номера безымянного отеля.

– Я не шестеренка, – обреченно повторил я, спрятав лицо в ладонях.

– Хорошо, ты можешь быть каплей, от которой пошли круги, – Ден перевел взгляд на картину, – это не меняет череды событий.

В дверь постучали и с другой стороны послышалась громкая гневная тирада. Руки похолодели, ноги сделались ватными. Хотелось крикнуть "никого нет", но, во-первых, я не знал французского, а во-вторых, язык прирос к пересохшему небу.

Стук сменился сильными ударами, скорее даже, пинками и, как я понимал, сопровождалось все это угрозами.

Ден встал из-за стола и, подойдя к двери, заговорил, как мне кажется, на безупречном французском. Со всеми этим "ле" и "жё".

Стук прекратился. За дверью послышался глубокий вздох, будто кто-то пытался набрать воздуха в грудь, а потом спешные удаляющиеся шаги. Барабанивший в дверь мужчина убегал сломя голову.