День, когда всё изменилось

День, когда всё изменилось

Ты открываешь глаза и осматриваешься. Комната твоей квартиры кажется немного другой, не такой, как была прежде, но понимаешь ‑ это твой дом. На стене, рядом с картиной, на которой изображен водопад, часы с маятником. Маятник раскачивается из стороны в сторону, но совсем тихо, без щелчков. Откуда‑то из прошлого, из подсознания, всплывает недостающий звук маятника, он звучит издалека, гораздо тише, чем должен. Это звук из памяти, а здесь и сейчас в комнате его нет.

Ты чувствуешь себя как-то иначе, легко и свободно, так, как не было прежде. Трудно вспомнить было ли когда-то раньше такое же хорошее самочувствие, когда ничего не беспокоит, ни душу, ни тело. Такое странное, необыкновенное чувство, словно воцарилась гармония между твоим внутренним миром и миром остальным. Тебе совершенно не интересно что было до этого момента, каким было утро, что происходило днем. Ты не помнишь этого и даже не возникает ни малейшего желания погружаться в воспоминания. По крайней мере сейчас. Перед тобой большое открытое окно с широким подоконником, на котором ничего нет, кроме кактуса в темно‑сером горшке. Земля в горшке влажная, поливалась вчера вечером или сегодня утром. Не помнишь. Дверь на балкон тоже открыта, и ты выходишь.

Оглядываешься и делаешь глубокий, восторженный вдох полными легкими. Как можно было не замечать столь приятно прохладный и свежий воздух? Ноги почти стали ватными, и голова слегка закружилась, словно в хмельном дурмане.

Все вокруг кажется каким–то другим. Ты не пытаешься вспомнить каким это было пару дней назад или того больше, пару месяцев. Ты наслаждаешься тем, что видишь сейчас и пытаешься сформировать всю картину в, словно опустевшем, разуме. Был ли когда-то прежде так прекрасен закат, как сейчас, со своими багрово-синими переливами в облаках, с таким же ярким красноватым солнцем и бодрящей прохладой. А ветер, сколько в нем заботы, словно руками обнимает, такими родными, теплыми, почти материнскими, ласкает волосы на голове и кожу под ними, до мурашек по всему телу. Легонько трогает незримыми руками одежду, отчего волосы на теле вздымаются дыбом и бросает в легкую, приятную дрожь. Ты едва заметно улыбаешься, так, чтобы только уголки губ немножко приподнялись. Улыбка недопонятой радости.

Куда-то напрочь испарились все тревоги и думки о каких бы то ни было житейских заботах. Может их и вовсе нет, и не было никогда. Все кажется слишком странным для того, чтобы быть правдой или реальностью. Надеясь убедиться в том, что все происходит на самом деле, легонько касаешься рукой другую руку, чувствуешь прикосновение, но ни к телу, а к кончикам волос, прикосновение свое… и чье-то еще, едва заметное. Это ветер. Он снова ласков и нежен, неспешно покрутился вокруг и снова отступил.

По двору бесшумно прокатил внедорожник, ты не заостряешь на нем внимания, но мысль о нем не оставляет тебя, даже когда он уже скрылся за углом многоэтажного дома. Ты не можешь сказать какого он был цвета, хоть и думаешь о нем. Внимание привлекает мальчишка, что несется по двору сломя голову и размахивает руками, он что-то кричит, видно, как его рот широко раскрывается, но не слышно ни звука. Мальчик кому‑то кричит и машет, но его замечают другие дети, когда он уже перешел на шаг и направился в их сторону.. Ты не помнишь этого мальчишку, но понимаешь, что знаешь его, что часто видишь его во дворе, он живет в соседнем доме и приходит сюда поиграть со сверстниками. Если постараешься напрячь память - вспомнишь его звонкий голос, но почему сейчас его не было слышно? Может простыл? А может сегодня ты слышишь другое? То, чего не было слышно раньше. Может сейчас все наоборот? Тишина зазвучала, а шум замолчал.

По-особенному слышен шум листвы на деревьях. Каждый листок, будто ожил и заговорил на знакомом языке, и, если захотеть, то с легкостью можно услышать их и понять. И тебе хочется прислушаться, даже не приходится как-то по‑особенному сосредотачиваться, все получается легко и с первого раза. Листья дружно, почти в один голос твердят лишь одно слово – осень. Пора прощаться, до весны. Тебе кажется лиственная жизнь короткой, но ты представляешь каждый день его летнего сезона: сколько капель утренних рос и ударов дождевых капель выдержал тонкий стебелек, который соединяет его с жизнью, сколько порывов ветра он сдержал. Он устал за эти месяцы и не может больше держаться за ветку. Его стебелек ослаб и однажды осенний, прохладный ветер сорвет его, унесет и бросит где-то вдали от родного дерева. Там он обретет покой.

Если прислушаться, можно услышать многомиллионный топот муравьиных лапок, у них подготовка к зимовке. Но многим из них не суждено дойти до муравейника, едва слышно крик муравьиной толпы - осторожно! Но крик запоздалый и твердая подошва наступает на землю, накрыв несколько десятков муравьиных родителей или детей. Повезло, подошва ребристая и многие угодили в углубления, но не все, часть погибла, кто-то остался на земле, корчась в предсмертных конвульсиях, а кого-то зацепила подошва и унесла в неизвестном направлении. Ну ничего, к весне вылупится новое потомство, и они будут ходить той же опасной тропой, каждый миг рискуя жизнью.

В небе воркуют стаи птиц, в первых рядах слышны призывы - держаться вместе, не отставать, долететь нужно без потерь. В небе проще, там нет подошв. Но там нет и еды, и есть могучий ветер. Потери неизбежны. И чьи-то крылья, так трудолюбиво бороздящие бескрайние небеса обессилят и сложатся, отправив тело в последнее пике на съедение диким хищникам.

Весь мир вокруг дышит сейчас как-то иначе, не так, как вчера, вчера он, быть может, даже не дышал, он просто был, незаметным и обыденным. Но что случилось сегодня? Что изменилось? Мир стал легче. Он стал непривычно громким и шумным, и одновременно тихим, и умиротворенным.

Где-то вдалеке, а может в глубине сознания слышен голос, мужской голос. Он говорит что-то неразборчивое, иногда громко всхлипывает и снова говорит, что-то шепчет, а затем снова в голос твердит невнятные слова. Он не произносит имени, но что-то внутри подсказывает – это слова для тебя и тебе нужно идти к этому голосу, нужно найти мужчину, который так старательно что-то твердит, и что-то просит.