День середины лета

Гортензия Блумберг даёт совет

- Простите, не будете ли вы против, если я присяду?

Из размышлений Анну вырвал дребезжащий, но довольно мелодичный голосок. Она, наконец, оторвала взгляд от царапины на кресле напротив, которую уже изучила вдоль и поперёк, и посмотрела на незнакомку.

– Знаете ли, не люблю сидеть в одиночестве, - сказала та и, не дожидаясь ответа, с удобством расположилась, прикрыв царапину подолом юбки в мелкий цветочек. – Гортензия Блумберг, приятно познакомиться. – Она протянула упакованную в перчатку тонкую, по-старчески хрупкую ладонь, которую Анна неловко сжала одними пальцами. – Только, пожалуйста, никаких «миссис» или что там сейчас у вас модно говорить. Просто Гортензия, договорились, милочка?

Дама была на редкость удивительная: она словно сошла со страниц журнала прошлого века: старомодный наряд, уложенные волнами седые волосы, которые обнаружились, когда дама сняла шляпку с вуалью, нитка жемчуга и даже крохотные бантики на перчатках. Сама она была сухонькая, тоненькая и лёгкая, как пёрышко. Если бы не внушительная, на вид весьма тяжёлая сумка, наверное, её унесло бы первым же порывом ветра в окно.

Анна пыталась не пялиться с открытым ртом, но это плохо получалось. Даже в пальцах закололо от острого желания схватиться немедленно за карандаш, чтобы набросать пару эскизов: осанка у Гортензии Блумберг была просто королевская.

- Как вы сказали, вас зовут, милочка? – дружелюбно улыбнулась Гортензия, ничуть не смущаясь ни пристального взгляда, ни того факта, что Анна до сих пор так и не смогла вымолвить и слова. – Анна?

В ещё большем изумлении Анна кивнула.

- К-как вы узнали? – смогла, наконец, выдавить она. – Я же не…

- Ах, дорогая, должна признаться, я ведь ведьма. – От улыбки морщины на лице новой знакомой сложились в затейливый узор, который тоже будто кричал: нарисуй меня! – Не стесняйтесь, конечно, вы можете достать карандаш и что там вам ещё нужно. Меня так давно не просили о том, чтобы попозировать…

Анна, больше не сдерживая себя, открыла рот и захлопала глазами. Невероятно!
Гортензия Блумберг откинулась на спинку кресла и звонко, совсем по-девчоночьи расхохоталась.

- Видели бы своё лицо! Простите, простите… - Она выудила из кармана пиджака платок и промокнула слезящиеся от смеха глаза. Платок, конечно же, кружевной. И наверняка, с вышитыми инициалами… - Не смогла удержаться, чтобы не пошутить. Подумать только, ведьма! А вы поверили, да? Ха-ха!

Это всё равно ничего не объясняло, и Анна даже взглянула украдкой на часы, проверяя, сколько ещё ехать до Миддлстоуна. Такое необычное соседство совсем не располагало к долгой поездке.

- Ещё раз простите, моя дорогая!

Гортензия уже успокоилась и, спрятав платок обратно, направила кончик указательного пальца на сумку, лежащую рядом с Анной:

- У вас вот тут, из кармана, выглядывает краешек альбома. А вот тут вы наверняка храните принадлежности для рисования.

И правда, замок был закрыт не до конца, и всё это действительно находилось на виду.

- А ваша правая рука… Вы позволите? – Гортензия почти невесомо прикоснулась к ладони и повернула её ребром. – Испачкана чем-то очень похожим на грифель карандаша. Вот, видите?

- Но как вы узнали моё имя?

- Честно говоря, спросила у кондуктора, а уж он поглядел в вашем билете. - Она снова весело хихикнула. - Вы же не в обиде? Я так любознательна.

Всё равно это было очень странно. Чтобы избежать неловкости, Анна потянулась за альбомом: в конце концов, когда руки заняты делом, которое знаешь и любишь, не остаётся времени беспокоиться из-за чего-то другого. Но Гортензии Блумберг всё же удалось заставить её ещё раз поволноваться.

- Вы же не будете против, если Варфоломей будет позировать вместе со мной? – спохватилась вдруг она и, не дожидаясь ответа, щёлкнула замком на сумке. – Кис-кис, мой хороший, просыпайся!

На свет высунулась заспанная плоская морда и, смерив Анну безразличным взглядом, потянулась к протянутой руке.

- Он просто создан для того, чтобы с него рисовали портреты!

За мордой показалось тело, угадывающееся за облаком белоснежной шерсти, а потом и длинный хвост, кончик которого тут же закачался, отбивая такт, как метроном. Кот улёгся на коленях хозяйки и словно специально принял самую подходящую для позирования позу: ни дать ни взять король среди котов.

«Действительно, - мысленно сказала Анна. – Почему бы не носить в сумке кота? Это же не какой-нибудь поросёнок или, допустим, удав». Но на всякий случай с тревогой подождала, не вылезет ли вслед за Варфоломеем ещё кто-нибудь. Не вылез, и она постаралась сосредоточиться на рисунке.

Зря она беспокоилась, что разговор, не задавшийся с самого начала, ни к чему хорошему не приведёт. Отбросив бесцеремонную манеру совать нос в чужие дела, Гортензия Блумберг превратилась в милейшую старушку, у которой нашлась парочка интересных историй, чтобы скоротать ближайший час. Угостив Анну арахисовым печеньем с лимонадом, она пустилась в забавный рассказ о собственной молодости, из которого следовало, что она успела объехать полмира, выступая танцовщицей на проволоке в одном из бродячих цирков.

- ..Мне дарили цветы охапками! – восклицала она, вдыхая невидимый аромат невидимых букетов. – А один поклонник – мясник из Честера – даже как-то приволок мне в гримерную половину коровьей туши. Это было ужасно! Она одна воняла, как целое стадо… А что сейчас дарит молодёжь? Поклонников у вас, должно быть, хоть отбавляй.

- Честно говоря, не очень - сказала Анна, не отвлекаясь от линий, которые уже складывались в изящный нос, которому позавидовала бы любая её ровесница. – Кузен Барти всегда называл меня бледной железнозубой мышью. Я несколько лет носила скобки.

- Значит, скоро всё обязательно изменится, - воодушевлённо заявила Гортензия. – Милочка, у вас такие необыкновенные глаза: ясные, чистые, в них как будто отражается небо! Тот, кто останется к ним равнодушным, просто сухарь.

- Тогда я живу в булочной, где давно не обновляли товар, - попыталась пошутить Анна, но Гортензия пропустила это мимо ушей.

- Вы так молоды! Вам бы сейчас мчаться в машине с открытым верхом куда-нибудь, где пахнет морем, как в кино - мечтательно закатила она глаза. – Не в этих ужасных фильмах, что снимают сейчас, вы же понимаете, я про настоящее кино… А вместо этого вы сидите в душном вагоне и слушаете россказни сумасшедшей старухи.

- Я еду в Миддлстоун, - сказала Анна. – У меня там тётя умерла.

Она сама не поняла, зачем сделала это. Слова вырвались сами собой, и загнать их обратно было уже невозможно. Больше всего не хотелось расспросов и соболезнований, но Гортензия Блумберг, к счастью, оказалась не таким человеком. Она только кивнула без улыбки и слегка потрепала Анну по выступающей из-под альбома коленке:

- Это очень печально.

- Я не слишком-то хорошая племянница, - снова не удержала язык за зубами Анна. - Поздновато спохватилась, чтобы повидать её.

- Не важно, ваша тётя была бы рада знать, что вы нашли время с ней попрощаться.
И всё, больше никаких лишних, никому не нужных попыток утешить или посочувствовать. Может, именно поэтому Анне так захотелось большего?

- Знаете, не бывала в этих краях с самого детства и если бы не письмо, кто знает, когда бы я ещё сюда собралась… Ей потребовалось умереть, чтобы о ней кто-то вспомнил, - последнее Анна сказала уже шёпотом, себе под нос – не для того чтобы её услышали. Сказала в сердцах, только сейчас понимая, какая вина отныне будет лежать на плечах.

- Письмо? – охотно переспросила Гортензия.

- Да, от нотариуса.

Вот оно уже снова видит свет, и тонкие пальцы в перчатках осторожно проводят по неровному сгибу, не решаясь его развернуть. Гортензия едва уловимо принюхалась:

- Пахнет сыростью. И ещё беспокойством.

Анна попыталась припомнить, замечала ли что-то подобное, но в голову так ничего и не пришло. Письмо пахло… бумагой. Какой вообще может быть запах у беспокойства?

- А я всё понять не могла, что это, - тем временем продолжила Гортензия. – Что думаешь, Варфоломей? Ты ведь догадался, откуда ветер дует?

Кот, до этого момента взиравший по сторонам с полным безразличием, вдруг зашипел и подался назад, к сумке, словно вот-вот и снова спрячется. Гортензия положила ладонь ему на голову, успокаивая, а письмо как ни в чём не бывало протянула обратно Анне, так его и не раскрыв.

- Терпеть не могу похоронщиков, они знать не знают о манерах, - сказала она как само собой разумеющееся.

- Что, простите? – не выдержала Анна.

Гортензия снова улыбнулась самым милейшим образом.

- Ничего, моя милая. Доживёте до моих дней и тоже будете разговаривать с котами. Как-как звали вашу несчастную тётушку?

- Маргаретта Винтерс.

- Винтерс… Винтерс… из Миддлстоуна, - задумалась она, почёсывая Варфоломея за ухом. – Нет, это имя мне не знакомо. Должно быть, показалось.

- Показалось что? – опять ничего не поняла Анна. Странностей в этом разговоре становилось всё больше и больше, хотя казалось, что дальше уже некуда. Ещё этот кот: он больше не шипел, но смотрел на Анну в упор, поблёскивая зелёным, будто был наготове. То ли то ли даст дёру, то ли вцепится когтями в ладонь, всё ещё сжимающую конверт. От греха подальше Анна спрятала письмо обратно в карман.

- Ах, не берите в голову, - воскликнула Гортензия и, бросив взгляд в окно, вдруг разволновалась. – Совсем я с вами заговорилась, чуть свою остановку не проехала. Сейчас же будет Котсуолд, да? – обратилась она к кондуктору, который как раз сидел неподалёку, подрёмывая. И тут же, не дожидаясь ответа, громко скомандовала коту: - Варфоломей, а ну поживее!

Кот в то же мгновение запрыгнул в сумку, и замок над ним щёлкнул.

- Постойте, – Анна опомнилась, когда Гортензия, подхватив сумку, словно та совсем ничего не весила, уже направлялась к выходу. – Вы забыли ваш портрет!

Портрет и ещё много чего другого, о чём нужно было обязательно расспросить, чтобы хоть в чём-то разобраться!

- Пришлите мне его по почте, хорошо? Вот адрес. – Гортензия сунула ей в руку клочок бумаги. Откуда она только взяла его? Не специально же приготовила, зная, что понадобится... – Очень рада знакомству!

Она на секунду застыла в дверях, ожидая, когда замедливший ход поезд окончательно остановится, и чуть качнулась на каблуках вперёд.

- Девочка моя! – сказала она, когда растерявшаяся Анна уже ничего не ждала. – Когда поезд прибудет в Миддлстоун и двери откроются, послушайтесь моего совета: поезжайте дальше. Как можно дальше отсюда.

Вагон дёрнулся, впуская порыв ветра, внезапно слишком прохладного для лета. Вуаль на шляпке Гортензии затрепетала и обтянула посерьёзневшее лицо, которое, потеряв улыбку, больше не казалось задорно-молодым, каким Анна изобразила его на бумаге. Гортензия закачалась, придерживая сумку, а потом исчезла, словно испарилась.

- Странная дамочка, вы не находите? – хмыкнул кондуктор, закрывая дверь. – Катается туда-сюда каждую неделю, хотя живёт совсем в другой стороне. И всегда со своим котом.

Всё ещё пребывая в недоумении, Анна на автомате развернула клочок бумаги, на котором под адресом значилось «Гортензия Блумберг, специалист по перевоплощениям. Обращаться только в случае крайней необходимости».

- Постойте, это вы сказали ей моё имя? – окликнула она кондуктора, который уже занял свою скамью и, сложив на круглом животе руки, приготовился клевать носом.

- Да откуда ж мне его знать, девушка? – удивился он.

- Как откуда? Оно же написано на билете…

- Каком ещё билете? Я не забираю билеты, только пробиваю на входе. Скажете тоже. – Он опустил голову на грудь, погружаясь в складки на шее, словно в подушку. – Да и сами посмотрите: с чего бы это там станут имя писать… Дождём пахнет. – Он зевнул. – Точно вам говорю, будет гроза. Надеюсь, вы захватили на всякий случай зонтик?