Деньги рекой

Деньги рекой

Деньги рекой

Ник Трейси

• Наверное, ты не поверишь мне, если я скажу, что мы знакомы с тобой уже десять тысяч лет. Знаю, звучит это крайне книжно, но скоро тебе придется поверить. Все дело в том, что ты вовлечена в игру.
  Ты живешь на первом этаже, а я на третьем. Твой день обычно начинается в семь утра. Я знаю это потому, что слышу каждое утро цоканье твоих шпилек по асфальту под окном. Когда я сонный подхожу, чтобы посмотреть тебе вслед, ты обычно уже скрываешься за высоким углом нашего пятиэтажного дома. Наш дом кирпичный, в нём больше сотни квартир. Как и многие другие – ты и я – живем в этих скворечниках уже много лет. Мы ничего не знаем друг о друге. Не потому, что мы плохие соседи. Нет, просто потому, что так живёт большинство людей. Иногда я успеваю отодвинуть занавеску вовремя и тогда я вижу твои черные открытые туфли, высокие стройные ноги, изящную спину под легким ситцевым платьем небесного цвета, и прямые русые волосы , которые обычно собраны сзади в прыгающий хвост. Он прыгает потому, что ты всегда спешишь. Как и ты, я сам много лет не понимал, что вовлечен в игру. Мы знакомы с тобой в рамках общественного минимума. Меня зовут Вит. Я живу на третьем этаже, ты на первом. Нас отделяет только три метра кирпича, бетона, стекла и воздуха чужого имущества. Вежливость развязывает нам языки ровно на две с половиной секунды; мы здороваемся, когда случайно встречаемся в подъезде или на улице. Тебя зовут Ира, тебе немного за тридцать, у тебя есть муж и двое детей, а у меня нет. Всякое утро меня будят твои каблуки.
  Мне не нужно каждое утро вставать в семь утра для рутинного путешествия, которое ты называешь работой. Я просто не нахожу для этого причины. Моя двухкомнатная квартира битком набита тысячными и пятитысячными банкнотами государственного образца. Плотной оранжево-зеленой массой они свалены на полу, под кроватью, в шкафах, словом повсюду. Для удобства я сдвигаю это денежное месиво ближе к стенам, где сооружаю из них нечто вроде могильных курганов, но, как бы я не старался, купюры все равно путаются под ногами, оказываются в тапочках, прилипают к подошвам, залазят на стол, где я обедаю, или на диван, где я обдумываю нашу игру. Деньги не могут мне дать того, чего так жаждешь за них получить ты или любой другой человек, который встает каждое утро, чтобы заработать себе на кусок хлеба или на сверкающую трехпалубную яхту. Если уж говорить совсем на чистоту, то они не дадут ничего и тебе. Все дело в том, что мы оба – ты и я - вовлечены в игру.
  Деньги стали появляться около года назад из вентиляционного отверстия на кухне. До этого несколько дней подряд оттуда исходили посторонние звуки. Тогда, в ту бессонную ночь, я решил, что это голубь или крыса, но мои подозрения оказались слишком поверхностными. Не успел я снять пластиковую заслонку вентиляционного хода, как оказался под мощным напором денежных купюр. Бумажная струя была настолько сильной, что я слетел с табуретки и чуть не сломал себе ребро. За два часа деньги затопили кухню до уровня подоконника. Напор не ослабевал всю ночь, деньги шуршащей рекой распространились в коридор, прихожую, гостиную, спальню. На следующий день многотысячный поток несколько ослаб, но в продолжении многих дней и ночей оставался достаточно мощным… Денег было так много, что мне пришлось выносить их из дома в мешках из под картошки, а потом сжигать в загородных полях. Я пытался поставить заслонку на место, но через три дня она не выдерживала и слетала вновь под давлением реки из миллионов, миллиардов и триллионов неосуществленных человеческих желаний. Сейчас трудно сказать, почему русло этой реки прошло именно через мою квартиру. У меня есть подозрение, что это вряд как-то связано с хитрыми законами денежных течений.
  По мне и не скажешь, что я миллионер. Я мог бы финансировать мировые революции, ездить в супермаркет через дорогу на черном сверкающем лимузине, мог бы купить тебя, твою семью и весь этот чертов дом, а может и весь наш вшивый городишко. Но ничего этого я не делаю, я хожу в супермаркет пешком, я ношу круглый год одни и те же джинсы и терпеливо жду у кассы звонкой сдачи с помятой купюры, за которую бедняжке кассирше приходится пахать три недели. Я не сорю деньгами и не покупаю себе дорогих костюмов потому, что не это моя цель. Я должен быть тем, кем был, должен оставаться незаметным, должен выносить каждую неделю по пять мешков денег и потом сжигать их на пустоши в пасмурную ночь и всё ради того дня, когда ты станешь частью игры.
  Иногда я слышу, как ты возвращаешься. Почему-то всякий раз в это время во дворе не бывает других людей. Слышен лишь твой звонкий шаг с кроткими женскими «цок-цок-цок». Я подхожу к окну, осторожно отодвигаю штору и вижу твое лицо. Ты всегда смотришь себе под ноги, словно там, на асфальте, прочерчен видимый только тебе путь домой. Порой ты останавливаешься на мгновение, на два спотыкающихся удара сердца, и поднимаешь взгляд к верху. И тогда мы смотрим друг на друга. Бывает, что это мгновение растягивается на пять, десять секунд или больше. Я знаю, ты чувствуешь мой взгляд, и поэтому наклоняюсь к стеклу ближе. Мы смотрим друг другу в глаза. Ты и я – соседи, которые видятся случайно от одного до трёх раз в месяц. Наши пути не пересекаются потому, что мы живем в разных мирах. Но когда ты смотришь на меня, ты чувствуешь мой взгляд так же, как его чувствую я. Наши глаза пьют друг друга. Я не вижу твоего тела, но чувствую твою наготу. За те пять, десять, шестьдесят секунд все посторонние вещи отлетают в стороны, как одежда в страстном любовном танце мужчины и женщины. Я закрываю глаза - и вот уже снова слышу твой цокот.
  Я мог бы сказать, что ты изменяешь своему мужу во время таких вот глазных процедур со мной. Я мог бы сказать так, ведь когда ты смотришь на меня, то чувствуешь себя обнаженной, горячей и желанной. Ты чувствуешь притяжение, как и я. Я мог бы сказать, что ты грязная потаскуха, которая мечтает изменить своему мужу. Я мог бы сказать тебе это, но не скажу. Потому что это не так. Это не половое влечение. Это не влюбленность, это не любовь. Пока ты не знаешь, что с тобой. Но я знаю. Ты вовлечена в игру и очень скоро вступишь в неё, как и я.
  В сущности, игра уже давно началась. Она началась с того дня, как я открыл в кухне реку из денег.
  В девятом часу вечера ты чувствуешь себя выжатым лимоном. После десятичасового рабочего дня ты готовишь ужин на стандартную семью с двумя детьми и мужем. Затем ты моешь посуду и включаешь стиральную машину. Я знаю это по шуму горячей и холодной воды, которая вытекает смешанной струей в твоей квартире. Во время стирки ты пытаешься проверить домашнее задание по математике у своего сына шестиклассника. Обычно к этому времени твой мозг способен лишь к тому, чтобы поддерживать самые необходимые рефлексы. Ты смотришь на цифры и элементарные знаки арифметического языка на клетчатом листе с красными полями, но не понимаешь в чем там смысл. Твой мозг умоляет те6я сделать семичасовую паузу сна, но ты сопротивляешься потому, что день еще не кончился. Ночью ты будешь заниматься супружеским сексом. А потом ты заснешь и через четыре часа для тебя начнется новый день.
  Земное притяжение тянет твои веки к земле и они обрушиваются вниз, как тяжелые широкие ножи гильотины. Ты заставляешь себя натянуть их снова. Где-то в несуществующем месте ты стоишь в изнеможении и тянешь двумя руками толстый стальной канат, который привязан к твоим чугунным векам. Раз! И еще раз! И вот твои глаза снова видят. Ты хочешь спать, но не можешь потому, что день твой еще не кончился. Ты сидишь в кресле и смотришь телевизор. В одиннадцать вечера мир нашего дома погружается в сонное оцепенение. Любой звук в этой время становиться событием. Я слышу, как включился твой телевизор. В новостях передают о страшной войне в далекой западноафриканской стране. По последним сведениям за неделю погибло более десяти тысяч человек. Это известие не способно тебя разбудить. Ты щелкаешь по каналам в надежде услышать цветную умиротворенную картинку, где одетые в сказочных героев актеры споют для тебя колыбельную. Когда силы совсем покидают тебя, ты отпускаешь стальной канат. Он вырывается из твоих женских ладоней и с сумасшедшей скоростью устремляться в ночное небо. Веки-гильотины со страшным грохотом закрываются. Ты не видишь снов. Тебе не повезло, как мне. Твой сон длится четыре часа, но тебе кажется, что прошло всего две секунды. Вставай, тебе пора на работу.
  Я слышу перестук высоких шпилек по щербатому серому асфальту под окнами и, сонный, откидываю занавеску. Тебе удается не растолстеть до размеров жен-коров. Наверное, секрет в том, что тебе каждый день приходиться тянуть стальные канаты. Сонными глазами я смотрю на твой подтянутый зад, обтянутый ситцевым платьем зеленого цвета. Я уже давно научился игнорировать естественные мужские позывы, но твой зад плевал на это. Он требует абсолютного внимания и я подчиняюсь. Я мог бы давно войти в нормальные половые отношение с кем-то с таким же, как у тебя задом, но я не делаю этого. Мне это ни к чему. Я не играю в игры людей. На самом деле есть только одна настоящая игра. И очень скоро мы войдем в неё. Ты и я.
  Когда ты скрываешься за углом, я снова засыпаю. Иногда я попадаю в телефонную будку возле огромного мрачного железнодорожного вокзала. Круглая сырная луна временами проглядывает в рванных тучах, идет сильный дождь. Люди то и дело входят и выходят из великанского черного здания, на мокром асфальте лежат длинные полосы света готических фонарей. У людей чемоданы и дорожные сумки. Дождь заставляет их двигаться быстрее. Я смотрю на луну сквозь стекло телефонной будки, по которому струятся капли дождя. Я звоню тебе, в твою квартиру на первом этаже, но ты не берешь трубку. Ты уже ушла на работу.
  Я начинаю день с того, что иду в кухню проверить, не ослабел ли напор денег. Чтобы дойти до кухни, мне приходиться идти в тридцатисантиметровом слое хрустящих купюр. Иногда я падаю, иногда матерюсь. За год напор ослабел вдвое, но когда он закончиться совсем, я не знаю. Часть денег мне удается спустить в сортир, но за день я не спускаю больше тридцати миллионов. Я опасаюсь, что, если спущу больше, то засорю санузел. Мне не следует так рисковать.
  Война, которую ты переключила на мыльный сериал, началась из-за алмазов и леса. Три месяца назад передали, что число жертв перевалило за двести тысяч. Это примерно столько, сколько живет в нашем городке. Война, которую ты закончила простым нажатием кнопки на пульте, перебралась на восток и юг Африки, где она продолжается уже из-за нефти. Двести тысяч убитыми, которых ты не знала в лицо, уже давно сгнили под жарким африканским солнцем. У тебя нет сил задумываться над такими вещами, как далекая бессмысленная смерть черных людей, у которых с тобой, вообщем-то, нет ничего общего, кроме чисто видовых совпадений. Все, что вас связывает, это легендарный общий предок. Никто не видел его в лицо.
  Ты стоишь перед высоким зеркалом супружеской спальни в одних трусиках и подносишь к телу голубое платье. До этого ты подносила белое и синее. Твой выбор остановлен на голубом. Муж не видит тебя, он ещё спит. Никто не видит тебя потому, что в такую рань встают только сумасшедшие и трудоголики вроде тебя. У тебя фигура гимнастики, но для меня это не так уж важно. Важнее то, что ты вступишь в игру. Через двадцать минут я проснусь потому, что снова услышу твои каблуки.
  Но это оказывается неправдой. Впервые за много лет я не слышу твоей пулеметной походки. Меня будит стук в дверь. Тук-тук-тук.
  Я открываю глаза, это раз. Я падаю от неожиданности в кучу денег у кровати, это два. Я открываю дверь в одних семейных трусах, это три.
  На тебе голубое платье и мне почему-то кажется, что где-то я уже тебя видел в нём.
  - Что происходит? – спрашиваешь ты.
  - Что «что происходит»? – спрашиваю я.
  Ну да, я кошу под дурака, а что мне остается?
  Ты смотришь мне под ноги и тут я понимаю, что в стою по щиколотку в банкнотах. Я отгребаю деньги ногой назад, как пёс, который только что сходил по большому. Я чувствую себя мальчишкой, уличенным в бесстыдстве. Я не могу понять, почему ты стоишь в моих дверях, ведь мы должны только здороваться от одного до трех раз в месяц.
  - Ограбил банк? – говоришь ты, продолжая смотреть в мои ноги.
  - Нет - начинаю оправдываться я – Всё не так. Это…
  Я запинаюсь и замолкаю, как человек, которому есть, что скрывать. Чтобы объяснить происходящее, нужно сказать тебе об игре, а я не знаю, настала ли для этого пора.
  - Почему ты здесь? - спрашиваю я, на время переключаясь в игры людей.
  Всем своим видом я показываю, что вправе получить ответ первым. Я знаю правила людских игр.
  Ты выглядишь довольно возбужденной для такого раннего часа. Твои руки чуть согнуты в локтях, как у человека, который в любую секунду может толкнуть обидчика в грудь.
  - Я тут из-за тебя! – говоришь ты на повышенных тонах, а я, наконец, поднимаю взгляд от твоих чудных черных туфель на высоких каблуках, которые мне впервые удается рассмотреть так близко. Твои синие глаза горят под лучами двух маленьких солнц, скрытых где-то за роговицей.
  - И не надо строить из себя идиота! – добавляешь ты на втором дыхании. – Что это за гляделки каждый день? – вот я и дождался толчка.
  Я не любитель спиртных напитков, но сейчас мне хочется выпить. Я хочу выпить высокую рюмку пятилетнего коньяка, который растопит заиндевевшие окончания нервов в моей голове. Но у меня нет коньяка и мне остаётся только отступать.
  - Почему!? –под натиском второго толчка я едва удерживаюсь на ногах и оказываюсь в своей квартире.
  - Почему!? – третий толчок сбивает меня с ног, я падаю в мягкую постель из денег.
  Ты уже в моей квартире. Ты захлопываешь за собой дверь, понимая, что соседям незачем видеть деньги, лежащие на полу, как мусор. Никто не должен знать о денежной реке.
  - Почему ты снишься мне каждую ночь!? – выкрикиваешь ты в последнюю очередь, а твои маленькие солнца за роговицей глаз вспыхивают ярче.
  Выходит, я ошибся. Все-таки ты видишь сны. Я медленно поднимаюсь на ноги. Что ж, мне придется тебе сказать, почему.
  - Идём - говорю я.
  Неуклюже, рискуя вывихнуть себе лодыжки, ты следуешь за мной по обширным залежам моего денежного царства. Мне не приходиться показывать тебе на дыру под потолком, из которой хлещат деньги. Это первое, что бросается в глаза. Водопад денег. Я сомневаюсь, что у тебя еще когда-либо были или будут так расширены глаза от увиденного. Ты как будто забыла о своих «почему» . Ты подходишь к денежной струе и подносишь к ней руки. Купюры прилипают к твоей коже и тут же опадают вниз, как мертвые листья.
  - Это ответ на твой вопрос – говорю я . – Игра скоро начнется.
  Мои слова заставляют тебя думать, что у меня не все в порядке с головой, но это длиться не больше мгновения. Где-то в глубине души, ты чувствуешь, что я говорю правду.
  Я с трудом вытаскиваю ноги из денег, как из влажного сугроба и пробираюсь к газовой плите. Твое платье задралось до неприличия, ноги облеплены деньгами. Ты садишься своим чудным голым задом на новенькие купюры и смотришь на меня, ожидая дальнейших объяснений. Я предлагаю тебе выпить со мной горячего чая, и ты соглашаешься.
  Нам не нужно стульев, чтобы сидеть за столом. Мы сидим на деньгах и пьем индийский чай.
  - Так что тебе снится? – спрашиваю я.
  - Страшный темный вокзал с поездами – отвечаешь ты, глядя в пар из фарфоровой кружки. Ты уже не злишься на меня. Оказавшись в моей квартире, ты выпадаешь из людских игр. Здесь начинается другая игра. Пока еще она не началась, но это уже прелюдия. – Я стучусь к тебе в телефонную будку. – продолжаешь рассказывать ты, как будто мы с тобой знакомы десять тысяч лет - Мне страшно. Я хочу, чтобы ты впустил меня.
  - И? – замираю я.
  - И ты показываешь на небо и говоришь, что луна еще не созрела.
  - Выходит, уже созрела – замечаю я, как восточный мудрец и смотрю на круглые часы на стене. – Ты не опоздаешь на работу?
  - Что? – ты хлопаешь ресницами, словно я ляпнул что-то неприличное. Но я всего лишь возвращаю тебя в реальность.
  - Скоро – говорю я – Скоро ты придешь снова.
  - Когда? – не понимаешь ты.
  - Ты поймешь сама.
  - Что ты делаешь со всеми этими деньгами?
  - Я покажу тебе, когда вернешься.
  Ты встаешь, балансируя руками. Я помогаю тебе выбраться из денег . У двери ты смотришь на пол и твое лицо говорит мне , что ты о чем то забыла.
  - Ты не одолжишь мне немного до зарплаты?
  Меня пробирает смех. Я наклоняюсь, загребая с пола неопределенную сумму, и протягиваю её тебе в руки.
  - Без проблем – говорю я – Всегда пожалуйста.
  С того дня, как ты навестила мою скромную холостяцкую обитель, я больше не просыпаюсь от цоканья каблуков. Но я стараюсь подходить к окну к твоему возвращению. Теперь мы смотрим друг на друга по-другому. Теперь у нас есть общий секрет и мы как бы перешли во вторую серию. Ты похорошела. Я замечаю на твоих щеках румянец. В твоем подъезде на третьем этаже, всего через три метра стекла, кирпича, бетона и воздуха чужого имущества, живет самый богатый человек на земле. Его зовут Вит. Его квартира битком набита деньгами. Он сниться тебе каждую ночь. Я ошибся насчет снов. Тебе повезло так же, как и мне.
  Ты стала сильнее после нашей встречи. Десятичасовая работа вместе с последующей готовкой, стиркой, мужем и двумя детьми больше не выжимают тебя до состояния разбитого цитруса. Моя квартира вдохнула в тебя волшебную силу. Теперь ты в состоянии сознавать, что происходит в мире. Наконец ты узнала о войне на африканском континенте. Быть может это потому, что жертвы уже исчисляются миллионами. Цифры всегда производят впечатления на людей.
  Месяц назад треснула громадная тихоокеанская плита между Северной Америкой и Юго-Восточной Азией, а поток денег в моей квартире заметно ослаб. Волна-убийца высотой с двадцатиэтажный дом похоронила под собой сорок миллионов жителей нашей голубой планеты, которая издали похожа на прекрасную мечту Бога. Из ближнего космоса смотреть на Землю во время мощных смертоносных цунами нет никакого резона. Голубой цвет слегка растекается в стороны, словно свежая акварель по глянцевой бумаге – вот и все зрелище. Ты включаешь телевизор и видишь панические репортажи. Чума, холера и дизентерия из-за миллионных трупов распространяется вглубь материков, неся с собой смерть, как эстафетную палочку, принятую от первой участницы. Миллионы жизней унесло соленой водой за какие-то несколько часов. Сорок миллионов неосуществленных человеческих желаний. В телевизоре все паникуют. Это обычное следствие масштабной смерти. Посмотри на муравейник, после того, как в него наступили тяжелой подошвой. Средняя скорость перемещения муравьев заметно увеличивается. Это и называется паникой. Никто не знает, что делать. Только и остается, что паниковать.
  В прошлые выходные ты осталась дома одна. Ты стучала по батарее, которая связанна длинной чугунной кишкой со всеми пятью этажами. Три стука с помощью кухонного ножа. Три стука и пауза и снова три стука. Я ответил тебе. Три стука, пауза, три стука. Все верно, я на месте. Не паникуй, уже скоро. Скоро начнется игра.
  На фоне глобальных катаклизмов усиливается чувство единения и любви к близким. Ты сидишь в уютном мягком кресле и смотришь в телевизор, где показывают слезы овдовевших матерей, одноруких африканских детей, открытые черепные раны бойцов регулярных армий. Телевизионщики теперь показывают всё подряд, смертью уже никого не удивишь. Но речь о том, что когда в тепле и дома смотришь за всем по телевизору, то кажется, что какой же ты счастливый сукин сын и как же невероятно сильно ты любишь всех тех, кто тебя окружает. Если бы на твоем месте был бы кто-нибудь другой, он так бы и подумал. Но не ты. Вместо того, чтобы сердобольно переживать людские трагедии и еще больше любить своего мужа и двух детей, ты почему-то вспоминаешь обо мне. Ты вспоминаешь мои слова об игре. Она всё ближе и ты чувствуешь это так же остро, как и я.
  Карликовые солнца за роговицей твоих синих глаз это не метафора. Это главная причина того, почему именно ты выбрана для игры. Такие же солнца есть и у меня. Обычные люди видят мир через обычные глаза. Свет отражается от окружающих предметов и, собираясь в фокусе хрусталика, попадает на сетчатку , плотно засеянную глазными рецепторами. Так видят обычные люди , но мы с тобой видим мир по другому. В центре наших глазных яблок, сразу за хрусталиком вращаются вокруг собственной оси настоящие протонные звезды. Они сжигают все то, что делают обычных людей безумными. Людям не повезло так, как нам. Но мы в этом не виноваты. А ведь всего десять тысяч лет назад наши звезды были одной большой звездой. Игра разделила это горячее гигантское светило на четыре равные части: две тебе и две мне. Вот почему мы с тобой не такие, как все.
  Я запретил тебе приходить ко мне, пока не придет время. Но тебя тянет ко мне всё сильней. Поэтому то ты и стала стучать по батареям. Ты заражена игрой и ничего не можешь с этим поделать. Прелюдия игры поглотила каждую клетку твоего тела. С каждым днем наши внутренние заряды становятся всё мощнее. Ты плюс. Я минус. Или наоборот. Не важно.
  Волны-убийцы не доходят до наших краев. Местные старики говорят, что мы живем у Христа за паузой и думаю, они правы. Видимо, только в таком месте могло прорвать денежную реку. Я не хочу, чтобы о ней узнал кто-то еще кроме тебя. Я верю нашим старикам.
  Люди редеют, как колосья под страшной засухой. Ты просыпаешься в поту раньше обычного и пытаешься понять, где ты и что происходит. Пару недель назад твой муж забрал детей и уехал к северным районам страны. Люди стали убегать на север после того, как телевизор сообщил, что озверевшие жители третьего мира из-за голода идут в наши края. Как саранча, они сжирают все на своем пути. Но ты осталась дома. В нашем стоквартирном доме осталось только два живых существа. Это ты и я.
  По женской мнительности ты не уверена до конца, что время пришло и пока не поднимаешься ко мне. Ты не ходишь на работу потому , что никакой работы больше нет. Ты продолжаешь стучать по батарее и я отвечаю. Три стука, пауза. Не паникуй, теперь уж совсем скоро.
  В один прекрасный день ты включаешь телевизор и не видишь там панических репортажей. На экране черный квадрат Малевича. В первые минуты тебе кажется, что тебе предали. Телевизор олицетворял для тебя часть мира, часть его души и вот она испарилась, умерла без отпевания.
  Ты просыпаешься в поту посреди своей широкой супружеской постели. Ты зовешь мужа, но он не отвечает тебе. Ты встаешь и идешь к окну. За ним ты видишь черную ночь и двести пятьдесят миллиардов звезд. В страхе ты включаешь свет и ныряешь в свое голубое платье. Ты ждала достаточно долго. Теперь пора. Игра ждёт тебя.
  Я просыпаюсь в одно мгновение вместе с тобой , в другой кровати на третьем этаже. Пока ты поднимаешься по бетонным ступенькам к моей двери, я успеваю выглянуть в окно и увидеть двести пятьдесят миллиардов звезд. Я не слышу характерного шуршащего звука денежных банкнот. Это значит, что игра началась.
  Стук в дверь кажется единственным звуком на нашей планете, которая со стороны похожа на теплое сердце Бога.
  Я открываю дверь и вижу твои слегка испуганные глаза.
  - Началось? – с надеждой спрашиваешь ты. И даже если я скажу нет, ты больше не вернешься домой.
  Но я киваю. Началось.
  Мы идем на кухню и видим, что деньги больше не сыпятся из вентиляционного хода.
  - Хотела увидеть, что я делаю с ними? – говорю я и после того, как ты киваешь, я прошу тебя помочь мне.
  Мы собираем деньги в приготовленные мешки. В этот раз их получается больше, чем пять. Нам нужно избавиться от всех оставшихся денег. Мы идем через наш небольшой микрорайон к ближним полям, на окраине которых недостроенным силуэтом щериться многоквартирный дом. Мы вываливаем деньги из мешков в одну большую кучу. Мы похожи на двух злоумышленников, которые избавляются от улик. Я поджигаю ворох купюр и они вспыхивают, как бензин. Пламя быстро набирают силу, а мы не перестаем вываливать в него деньги из мешков. От костра по дикому голому полю в редких сорняках протягиваются длинные оранжевые тени. Мы сидим рядом и смотрим, как сгорают миллиарды несбывшихся человеческих желаний. Нас ожидает длинная ночь, которая знаменует начало игры. Оглядываясь на наш микрорайон, ты не видишь огней, только звезды на небе. Твои синие глаза отражают острые языки семиметрового пламени. За мерцающими отражениями я различаю карликовые протонные звезды твоих глаз.
  До того, как ты проснулась, тебе снился сон. Ты стояла у телефонной будки возле страшного черного вокзала, но в этот раз фонари вокруг не горели и не было поблизости людей, кроме меня. Из-за длинной серой тучи выскочила круглая луна. Ты радостно показала мне на неё и только тогда я впустил тебя в будку.
  Сейчас, сидя со мной у костра из денег, ты еще не совсем понимаешь, проснулась ты или нет. Поблизости, правда, нет вокзала и телефонной будки, но остальное кажется тебе не менее реальным сном. Наверное, поэтому ты не паникуешь. Ты зеваешь и спрашиваешь меня, куда же, черт возьми, подевались остальные. Я показываю тебе на костер.
  - Понимаешь – вздыхаю я и начинаю тебе объяснять – Весь мир каким-то образом вытек из той дыры, что ты видела там, в кухне.
  - То есть мы остались одни на всей земле? – смеешься ты, полагая, что шутишь.
  - Думаю, что так - отвечаю тебе я совершенно серьезно.
  Скоро нам предстоит подумать о том, как защищаться от диких животных, популяция которых будет расти от часу к часу. Скоро наша планета вновь зарастет диким девственным лесом, где нас сожрут, если не быть на чеку. Ты еще не понимаешь этого. Но когда встанет солнце нового дня тебе придется это понять.
  Пока горит костер, мы говорим о совсем отдаленных вещах. Оказывается, ты работала в банке. Смешно , ведь ты кое-как закончила школу потому, что не секла в математике. За два часа, пока горит наш костер, я не без содрогания понимаю, что ты понятия не имеешь о том, что была замужем, что у тебя был муж и двое детей. Видимо, таковы правила игры.
  Ты прихлопываешь комара на своей загорелой шее и, вдруг, говоришь:
  - Ну, а теперь, когда мы сожгли все эти чертовы деньги, ты, наконец, скажешь мне, что это за игра такая?
  Я откидываю голову назад и гляжу на двести пятьдесят миллиардов звезд, словно там, среди них, спрятан ответ на твой вопрос. Со всех сторон мы окружены бездонным космосом и я улыбаюсь, а потом отвечаю тебе:
  - Будущее.