В сельской больнице уже заканчивался приём больных, и молодой доктор Глеб Никифорович собирался пойти прилечь. В коридоре выясняла отношения с припозднившимися пациентами медсестра - опытная пожилая женщина Пелагея Ивановна.
- Вертайтесь, я вам говорю. Всё, не примет он вас. Раньше надо было приходить. Приходите в ночь, кто просит? Завтра, завтра...
Отчитав и усовестив всех пациентов, она ласково, по-матерински посмотрела на молодого худого стеснительного парня, наказывая также ему:
- А вы с ними, Глеб Никифорович, построже. Нечего поваживать. Пусть вовремя приходят. И так не дают вам покоя ни днём, ни ночью. Идите, полежите немного, отдохните. А мы тут управимся. Ежели тяжёлое чего будет - постучим к вам в комнатку.
Высокий угловатый Глеб Никифорович, стесняясь и сутулясь, благодарно кивает, смущённо улыбаясь, и пятится в соседнюю комнатку, где его разместили жить сразу по прибытии в деревню по распределению после учёбы.
Он скидывает сапоги и сладко растягивается на больничной койке, которую приволокли из отделения этажом выше специально для него. Сон морит, в голове мутно, он зевает и тут же отрубается. Снится ему вспаханная пашня, будто лезет он по чернозёму, по колено в рыхлой земле, стремясь за горизонт, куда-то к солнцу...
Через час его разбудили люди, что-то бубнящие за стеной. Отчётливо слышался строгий, увещевательный голос Пелагеи Ивановны, будто она с кем-то спорит. Другой же голос был хриплый, грубый, обрывистый, короткими фразами, похожий на лай. Наконец медсестра не выдержала натиска настойчивого посетителя и тихонечко постучала в дверь:
- Глеб Никифорович, - прошептала она виноватым голосом, словно извиняясь, - тут вот пришли...
- Да-да, иду. - Вскочил с постели молодой доктор, вмиг усевшись и тряся хмурной ото сна головой.
- Глеб Никифорович, - заговорчески продолжала Пелагея Ивановна, заглядывая в комнату и видя, что врач одет и уже встал, - я тут сказать хотела... - и она, осторожно оглянувшись назад и зайдя в его комнату, закрыла дверь и шёпотом продолжила, - Пришли люди... с Нелюдимки, что за лесом... Просят пулю из бедра кому-то достать... Вы бы не езжали с ними сегодня в ночь... Ну, их... Пусть сами его сюда привезут... Чего они?...
- Пулю? - удивлённо переспросил Глеб Никифорович, всё ещё моргая сонными глазами, - пулю достать можно...
- Нет, я говорю: скажите им, чтоб его сюда везли. Зачем вы-то туда поедите?
- А что же не поехать? - недоумевает доктор, - инструменты у меня есть, всё с собой... Можно и поехать...
Пелагея Ивановна, уразумев, что врач её намёков не понимает, продолжила шептать напрямую:
- Да вурдалаки они, понимаете? Вампиры. Как вам объяснить? Оборотни...
Глеб Никифорович расхохотался. Он, конечно, понимал, что пожилая медсестра его жалеет и оберегает, но чтоб такое...
- Ничего, Пелагея Ивановна, и у оборотня пулю достанем, - он ей весело подмигнул и прошёл мимо в свой кабинет. Там у двери стояли двое: огромного роста мужчина и девушка. Они недоверчиво, исподлобья косились в сторону медиков. Мужчина сжимал в руках меховую шапку. Высокая худая девушка диковато жалась к отцу и смотрела на доктора почти враждебно.
- Так что у вас? - спросил он их снова, сев за стол.
- Пуля. - Прохрипел низким голосом лохматый и бородатый рыжий мужчина. - Пуля в ноге застряла. Вытащить надо.
- А завтра никак? - переспросил уставший невыспавшийся доктор, откинувшись на спинку стула.
- Сегодня бы надо... Знобит его ... Кровь идёт...
- Да... - молодой хирург задумался. За окном было темно, мела пурга, переходящая временами во вьюгу с гудящим и свистящим ветром... На улицу в ночь не хотелось... Но, делать было нечего: пациент действительно срочно нуждался в помощи, и молодой доктор решился:
- Поехали.
Мужчина, с дочерью молча, вышли из кабинета. Врач стал собираться.
- Глеб Никифорович, вот не послушали вы меня... - переживала беспокойная Пелагея Ивановна, - а я вам говорю: нехорошие они люди. Нечистая сила с ними в деревне живёт. Оборотни там все. Их еще, когда из других сёл повыселяли да повыкидывали туда, за лес... Не связывается с ними никто. Страшные люди, лютые убийцы...
Глеб Никифорович удивлённо слушал медсестру и не понимал, зачем она с такой настойчивостью говорит ему странные антинаучные вещи. Он всё уже сложил в свой чемоданчик и направился к выходу, как медсестра выкрикнула напоследок:
- Крестик-то хоть у вас есть?...
Глеб Никифорович, не оглядываясь, закрыл дверь. Внизу, у крыльца больницы, стояли запряжённые двойкой сани. Вокруг была чёрная, непроглядная ночь. Вьюга выла, стегая ноги и лицо струями ледяного колкого снега. Врач огляделся, поднял воротник и уселся в сани рядом с девушкой, съёжившись и нахохлившись от холода. Бородатый мужчина, обернувшись и увидев, что доктор на месте, тронул вожжи, и сани поехали.
Дорогой молчали. Возничий периодически оглядывался, желая убедиться, что доктор не сбежал.
Глеб Никифорович с каждой минутой, пока отдалялись они от больницы, чувствовал, что это правда, странные люди. Дикие, недоверчивые, грубые и холодные. Даже в их взгляде читался нечеловеческий холод. "Так , наверное, смотрят аборигены и папуасы на чужаков... - думалось в санях молодому доктору, - Ну понятно: их выселили, не пойми за что, гнали, преследовали... Относятся плохо... Конечно, и они платят за такое неадекватное и нерадушное отношение той же монетой. В принципе, всё можно понять..." - объяснял себе уставший, желающий хоть немножко покемарить, молодой врач.
Он чуть-чуть пригрелся, закутавшись с головой в свой тулуп, и уснул, укачиваемый неровной снежной дорогой. Ему снова снились какие-то непроходимые леса, а он будто парил над ними, разглядывая, что там внизу...
Очнулся Глеб Никифорович от резкого толчка и грубого окрика возницы. Они находились глубоко в заснеженном, будто сказочном лесу. Вокруг по обе стороны снежной дороги стояли, покуда хватало глаз, высоким белым забором запорошённые ели и сосны. Снег на их пушистых лапах искрился и переливался от заглянувшего туда загадочного голубоватого света луны. Сани стояли, возница с кем-то переговаривался, и Глебу Никифоровичу пришлось высунуть голову из воротника тулупа, чтоб рассмотреть причину остановки.