Десять тысяч дней осени

Глава 1

Кофе. Дархану до смерти хотелось горячего черного кофе. Кофе он ненавидел с детства, но сейчас понимал – не хлебни он противного напитка, протянет недолго. Дархан пристально вглядывался в морозкий, словно состоящий из мириадов ледышек, туман. Пусто. Противно. Ни заправок, ни захудалой придорожной кафешки. Лишь темная, шуршащая как змея, полоса дырявого асфальта да бескрайная степь. Дархан посмотрел влево. Степь стелила свои жухлые кураи у самой обочины. А дальше – густой, ледяной туман. Дархан приоткрыл окно машины. В салон ворвался скриплый свист и пахнуло душным морозом. Если бы было просто зябко, Дархан смог наслаждаться свежим, ледяным воздухом. Духота же никак не совместима с туманом, густыми, словно свинцовыми облаками и влажным асфальтом. Отчего он влажный, если нет дождя? И почему так душно, будто палит жаркое южное солнце. Дархан крепко держал баранку, стараясь облетать рытвины и ямы на трассе. Да уж. Еще полстраны в таких. Дархан закрыл окно. Свист прекратился. Кондиционер мягко нагнетал прохладу. Дархан любовно погладил руль. Это его пятый уже конек. Если реклама не врет – самая безопасная машина в мире. Дархан влюбился в нее с первого километра, плавный ход, легкий руль. Машина слушается пилота, как маму. Напичкана электроникой и заранее предупреждает о малейшей опасности. Ухмыльнувшись, Дархан подумал, что машина иногда ворчливее Дамиры. Супруга, словно штурман, участвовала в вождении охая, ахая, цокая и причитая. Не забывала корить, если свернул не туда или застрял в глубокой пробке. Впрочем, Дархан с Дамирой не спорил, такая уж она уродилась. Обычно во время бурчания супруги Дархан весело перемигивался через зеркало с Камилкой, дочкой, что нет на свете дороже. Камилка кривлялась своими огромными карими глазами и нежно улыбалась, когда Дархан корчил рожи в ответ. Дархан с нежностью подумал о жене, о дочери и так внезапно повзрослевшем сыне. Ведь эти выходные он мог провести с ними. А теперь катит в чертову даль и вот-вот уснет за рулем.

Дархан вспомнил, как катал Камилку и Олжика на ламе. Лама вальяжно чапала, словно и не лама вовсе, а генеральный прокурор. Олжас, вцепившись в пестрые веревки, старался быть серьезным и солидным. Камилка хохотала, обнимая брата за пояс. Дархан шагал рядом. Лама все же не прокурор, вдруг ей взбредет в голову сбросить детей на горячий асфальт. Дархан даже запах почувствовал этого асфальта – пресный, пыльный, искусственный. Жара… Детский парк…

Система фронтального столкновения своим подлым верещанием мигом выдернула Дархана из сна. Машина затормозила, распознав помеху в густом тумане. Дархан, ударив ботинком в тормоз, стремился отвести машину влево, что задействовало АБС и прочие приблуды. Развернувшись на девяносто градусов, машина осветила яркими фарами густой туман. Упругие галогенные лучи не смогли пронзить его больше чем на двадцать метров. Врубив задний ход, Дархан быстро согнал машину с трассы на обочину. Осмотревшись, направил ее прямо в туман, подальше от слепой трассы. Машина пищала, подсвечивая красным светом помехи, которых принимала за людей. Вот ведь дура, откуда тут люди? Может кочки? Но и кочек нет. Ладно, когда-нибудь разберется в настройках. Плавно открыв дверь, Дархан покинул машину. Тихо, безжизненно. Воздух даже не думал пахнуть с детства ему знакомым запахом степи. Где он? На что так кстати среагировала машина? Дархан подошел к своей бежевой красавице и любовно погладил ее по крылу. Здесь, вдали от людей, Дархан не боялся дать волю сантиментам. С древнейших веков его предки уважали транспорт. Будь то кони, верблюды, пусть даже вьючные мулы, животные сроднялись с номадами, возили их по бескрайним степям, тащили на себе юрты и прочие грузы. Теперь вот на смену пришли машины. Дархан вспомнил, как у деда случился сердечный приступ, когда продавали «Волгу». Дед любовно называл ее жирмабирка, двадцать первая, та самая с оленем на капоте. Отца дед в шутку называл предателем, когда тот поменял «Москвич» на «Семерку». Когда «Семерку» меняли на Ладу-Девятку деда уже не было. Дархан любил свои машины. Знал всех новых хозяев, общался с ними. Зачем? Он и сам не знал. Новенькую любовно называл Каракал. Так захотела Камилка. Пусть будет каракал – ловкая степная рысь с кисточками на ушах.

Безжизненным монстром в тумане чернела громадина – К-700, массивный трактор, вероятнее всего сдохший на обочине в середине девяностых. От трактора остался лишь ржавый остов, изорванная спинка сидушки да полувыдранный, висящий на проводах кусок приборной панели. Молодец каракал, не прошло и месяца, как спас пилота. Влети Дархан в такую махину на скорости, ни эйрбэг, ни новейшая система ременной фиксации не защитили бы от тяжкой травмы или вероятной смерти. Ее, родимой, он особо не боялся, уж слишком часто костлявая ходила рядом. Но и совсем не торопился в ледяные объятия. Нечего ей. Подождет.

Размявшись, Дархан вновь сел за руль. Сотка здесь уже не ловила, но навигатор, как ни странно, упрямо показывал пятьдесят два километра вперед. Может все же поспать? Нет. Последнее приключение напрочь отогнало сон. Как-нибудь доедет.

***

Дархан в шестой раз пытался дозвониться отцу. Нажав на голосовую кнопку на руле, он хрипло произнес:

— Папа.

На бортовой панели возникла фотография отца и зеленые смайлы полетели к виртуальной трубке, визуализируя набор номера. Дархан залюбовался отцом. Стройный, с благородной сединой, в свои семьдесят два он выглядел на полтос, не больше. Задумавшись, Дархан понял, что ни внуки, ни правнуки не называли отца скуфом. Так называли Ербола, хотя Ербол на пятнадцать лет младше Дархана, так называли Касыма. Чего греха таить, досталось даже рубашке Дархана с некстати подшитым карманом. Скуф да и только. А вот отца скуфом не называли. Никогда. Дархан любил отца. Любил с тех самых пор, когда отец таскал его за руку в садик, а тот семенил маленькими ножками и никак не мог поспеть за длинными, как у царя Петра, отцовьими ногами. Дархан помнил, как в лихие девяностые боялся, что отца убьют-зарежут контрабандисты на таможне. Страну лихорадило, но их семья не знала многих бед, что постигли соплеменников. Отец приходил домой, снимал свой китель, мать предлагала чай и ужин. Он улыбался ей в ответ, благодарил и просил пару минут побыть с самим собой. Там, на диване в зале, подальше от чая и дастархана, он оставлял свой гнев и рабочий пыл. Там остывал от негатива и лишь потом садился есть. Дархан принес эту традицию в свою семью. Но по правде говоря, не получалось так, как у отца. Прилетало и Дамире, и сыну. Не часто, но все же.