Дети луны

Дети луны

Не знаю, что именно меня разбудило. Наверное, хищный глаз луны слишком настойчиво косился в прорезь занавесок? Скользил по стенам, линолеуму, байковому одеялу и впился взглядом в сомкнутые веки. Ух-ха.

Я устало открыла глаза. За окном прогромыхал очередной грузовик: что поделать, объездная дорога. Желтые полосы света расчертили потолок и пропали. Расколотое старое стекло затряслось в оконной раме, задребезжало, жалобно и одиноко. Птс-ц-ц. Тревожный звук эхом отозвался в напряженном сознании. Словно уличный художник, за секунды нарисовал в фантазиях множество причудливых картин: стук зубов от холода и страха, паника обреченного насекомого, из последних сил бьющего невидимую преграду, в надежде найти выход. Дрожь проводов. Безапелляционное жужжание электрошокера. Чертовски «оптимистичные» ассоциации.

В полнолуние мне всегда неспокойно.

Поскорей бы зима. Не то, чтобы я ее любила, но вид болезненно-худых, пошло оголенных веток, их истеричные колебания, пугают. Словно крючковатые пальцы проституток, протянутые к стеклу, в отчаянье они тянутся ко мне, со скрипом скользят по холодной поверхности, а ветер доносит их разочарованный протяжный стон. Ух-ха.

Я осторожно выбираюсь из клубка одеяла и рывком, в три шага оказываюсь у двери. Тихо. Легкий скрип, зев проема и вот уже темный коридор готов принять меня в душные объятья. Влажными пальцами скольжу по шершавой стене – хоть какой-то ориентир в царстве мрака и тишины. Я словно маленькая несмышленая рыбка, что посмела нырнуть на неизведанную глубину и утонула в чернилах проемных вод. Разом потеряла всякий ориентир, заложило уши, заплясали перед глазами цветные круги – остается только жалобно открывать рот в беззвучном крике о помощи.

Поворот на кухню, еще одна дверь, с врезкой мутного стекла и я торопливо, будто темнота и правда заполнила легкие, включаю ночник на стене. Его тусклый свет дрожит, но, все же, разгоняет тени. Ух-ха. Они отступают, прячутся вдоль стен, расходятся ртутными кругами, как от брошенного в воду камня. Кружка пляшет в руке, и мне не сразу удается сделать хоть один глоток.

Ух-ух-ух…ХА!

Треск, как выстрел, а вслед за ним свет ночника гаснет. Так неожиданно, что я не успеваю испугаться, только вздрагиваю. Кажется, слышу победный крик, с которым тени вновь заполняют кухню. Ух-уху-ху. Вот теперь уже страшно. Темнота шипит миллионом голосов, и липкий пот пропитывает ночную рубашку насквозь. Быстрее! Ориентируясь даже не на ощупь, а каким-то неведомым шестым чувством, животным инстинктом нахожу дверь и выскакиваю из кухни. Ух!

За спиной вспыхивает и снова гаснет ночник, а прямо за стеклом на уровне глаз мое собственное отражение, исковерканное изломанными гранями витража. Бледная девушка с длинными распущенными волосами в белой ночной рубашке. Она прижимается ладонями к стеклу, оставляя на нем мокрые отпечатки, и безмолвно кричит от ужаса. А следом за ней начинаю кричать и я, в голос, изо всех сил сжатых в судорогах легких.

- Сомнамбули́зм, очевидно. – Врач тяжело встает, стягивая фонендоскоп на шею, и начинает собирать немудреный медицинский скарб в чемоданчик. Теперь он обращается исключительно к матери. – Ничего страшного. Дурной сон, подростковая впечатлительность. Луна-то, гляньте какая!

Я послушно скольжу вслед за его взглядом. Сейчас в свете яркой лампы, среди людей, едва уловимого запаха хлорки и крахмала ночной кошмар кажется далеким и смешным. «Сомнамбулизм»? А, лунатизм. Значит, это был просто сон. Напоследок ледяная рука врача ложится на мой вспотевший лоб.

- Отдыхай.

Я послушно закрываю глаза. Сон, просто сон, ничего страшного. Все в порядке, все нормально. Мокрый поцелуй на щеке – это мама, а не мой двойник с бледной кожей и волосами цвета крыльев моли. Гаснет свет, закрывается дверь и в мир спокойствия возвращаются звуки дрожащего стекла, рычащих машин. Ух-ух-ух.

Теперь в хор теней уверенно вплетается тиканье настенных часов. Тики-ух. Тики-ух. Странно, раньше их не было слышно, а теперь настойчивый звук задает тон всему оркестру. Изо всех сил зажмуриваю глаза. В темноте пляшут колдовской танец мерцающие звезды. Должно быть, именно так выглядят болотные огоньки. Оптическая иллюзия напряженных нервов.

Тики-ух. Тики-ух. Надо перестать слушать этот ритм. Надо постараться нырнуть в глубокий, мягкий сон, словно прыгнуть с вышки, но не получается. Это словно слушать собственное дыхание – стоит лишь зациклить на нем внимание и привычное, миллиарды раз повторяемое действие, сбивается. Дышать становится сложнее. Легкие наполняются не только воздухом, но и темнотой.

Тики-ух. Тики-ух. Даже сердце бьется в такт. Если многократно повторяемый звук собьется, запнется о невидимую преграду, то я, наверное, или задохнусь, или умру от остановки сердца. Тики-ух. Темнота, словно гнилостные испарения, поднимается выше, подползает к горлу. Вырывается наружу сиплым смердящим дыханием. Ух-уху-ух. Ух-ух!

Тяжелый ухающий звук бьет по нервам, повторяется, словно китайская пытка и я, робко, в такт с ним шепчу то самое, сокровенное, единственное слово: «Убей. Убей. Убей». Вот чего хочет темнота вокруг. Вот на что меня уверенно подталкивают тени. «Убей. Убей. Убей». Барабанная дробь в висках. Кровь, толчками текущая по венам. Если я сделаю то, что просит, она отпустит меня? Или сожрет полностью? Что угодно, лишь бы не это промежуточное состояние, не это облизывание тела снаружи и изнутри.

- Ира? Ты… чего не спишь?

Резкий шепот возвращает меня к реальности. Внимательно смотрю на собственные руки. Пальцы, скрюченные, будто когти грифа-падальщика, застыли в паре сантиметров от лица. Отец. Они спит так спокойно, так безмятежно. Даже не подозревая, что я…