Девчонка

Девчонка

Казалось бы, когда вся эта история с сокровищами кардинала Мазарини завершилась благополучно, и мушкетёры-отцы обрели покой на небесах, для их детей тоже должно было наступить спокойное время, – так, по, крайней мере, в своей девичьей наивности думала Жаклин д’Артаньян. Думала – и вскоре поняла, как жестоко ошибалась. Может, для других детей мушкетёров и наступило блаженное время покоя, но только не для неё.

Во-первых, её немного, самую чуточку мучила совесть, ведь на осторожный вопрос Анны Австрийской «Скажите, вам нравится мой крестник?» Жаклин была вынуждена ответить отказом. Королева-мать ни словом не упрекнула свою фрейлину, но на лице её та успела заметить разочарование. Что же поделать – Жаклин не могла лгать ни королеве Анне, ни самой себе. Анри ей не нравился – точнее, нравился, но только как друг. Никаких романтических чувств она не испытывала – и вскоре с облегчением поняла, что сын Арамиса чувствует по отношению к ней то же самое. Для него Жаклин была верным товарищем, всегда готовым подставить плечо, – иногда дочь д’Артаньяна даже подозревала, что Анри было бы легче, продолжай он считать её юношей.

Он продолжал называть её «Жак», и это ей нравилось – напоминало об отце, который всегда обращался к ней как к мальчику. Затем этим коротким звонким именем её стали называть и Рауль с Анжеликой, она отзывалась, и всё было бы прекрасно...

если бы не капитан Леон.

«Все мои беды из-за него», – позднее признавалась себе Жаклин. Несмотря на то, что с остальными детьми мушкетёров у сына Портоса установились вполне дружеские отношения, её он открыто недолюбливал, впрочем, и она не скрывала своей неприязни.

Взять хотя бы имя. Ну что стоит Леону называть её «Жак», по примеру сестры, или хотя бы «Жаклин»? Но нет, при каждом обращении к ней он произносил неизменное «мадемуазель д’Артаньян», сопровождая это издевательски вежливым поклоном. Жаклин, в свою очередь, щурила глаза, стискивала зубы и ледяным тоном говорила «барон дю Валлон». Анжелика, слыша это, не могла сдержать смеха, Анри и Рауль сдавленно фыркали. Жаклин понимала, что выглядит смешной, и из-за этого злилась на Леона ещё больше.

А фехтование? Жаклин необходимо было совершенствовать своё искусство, но подходящих партнёров не находилось. Привлекать кого-то со стороны не хотелось – по многим причинам, среди которых было и желание сохранить свою тайну. Жаклин не могла допустить, чтобы слухи о том, что дочь д’Артаньяна переодевается в мужской костюм и занимается мужским делом, разнеслись по всему дворцу. Рауль, только-только оправившийся от раны, нанесённой кинжалом монаха в таверне, был ещё слишком слаб. Анри поддавался так явно, не обращая внимания на негодование Жаклин, что она была вынуждена отказаться от поединков с ним. Анжелика по-прежнему боялась даже взять в руки оружие, несмотря на все старания брата научить её фехтовать.

– Я и без железа могу за себя постоять, – уверяла она Леона.

– И как ты это сделаешь? – не без насмешки отзывался тот. – Бросишься на врага с поцелуями?

– Перестань! – Анжелика звонко прыскала и ударяла брата кулачком по плечу.

Став свидетельницей одного из таких разговоров, Жаклин с удивлением заметила, что Леон в обществе сестры становится совершенно другим человеком – спокойным, мягким, даже отчасти умиротворённым. А заметив однажды, как он улыбается Анжелике, Жаклин призналась самой себе, что поспешила с выводами, окрестив лицо капитана «мерзкой рожей».

Но когда они фехтовали, он не улыбался.

Он был напряжён и сосредоточен, и Жаклин стоило немалого труда парировать его атаки. Она понимала, что в честном бою ей его не победить, и это злило её ещё больше, заставляло чувствовать себя слабой. Чтобы взять реванш, она осыпала противника язвительными насмешками. Иногда они достигали цели, иногда – нет, иногда Леон отвечал тем же, иногда – нет.

– Дерись мы по-настоящему, я бы уже проткнула вас шпагой! – дерзко заявляла Жаклин, наступая на противника.

– Дерись мы по-настоящему, я бы тоже проткнул вас своей шпагой... пару раз, – отвечал Леон, и двусмысленность, крывшаяся в его словах, заставляла Жаклин шипеть подобно дикой кошке.

Иногда она жалела, что не заколола его тогда, на берегу.

***

Иногда капитан Леон сожалел, что девчонка д’Артаньян не прикончила его во время их стычки на берегу. В то время, когда он ещё не знал, что она девчонка.

Вообще-то, догадаться было несложно – стоило услышать испуганный вскрик, который она издала при падении на песок. А если прибавить к этому лицо, слишком нежное и чистое даже для мальчишки, фигуру, слишком гибкую и стройную для того, чтобы быть мужской, и вспомнить загадочное исчезновение из дворца фрейлины её величества Жаклин д’Артаньян и появление Жака д’Артаньяна, похожего на сестру как две капли воды... Всё лежало на поверхности, странно только, что никто раньше не догадался. Впрочем, никому и дела до этого не было – все охотились за сокровищами Мазарини.

Леону, собственно, тоже не было дела до наследника – или наследницы – д’Артаньяна. Он лишь отметил, что девчонка, должно быть, совсем не дорожит своей жизнью. А позднее, встретив воскресших мушкетёров с их детьми на дороге, удивился, что она ещё жива. То ли природная везучесть помогла, то ли умение фехтовать, то ли так вовремя вернувшийся с того света отец.

А потом Леон узнал, кто его собственный отец, – и на долгое время забыл про девчонку д’Артаньян, сокровища кардинала, Кольбера и про то, что ожидало его в конце в пути. Он помнил только, как они с сестрой ехали рядом с отцом – Анжелика по правую руку, Леон по левую – и слушали, слушали, слушали...