Деволы и другие мнимые напасти (сборник)

Пленники

Этот текст является тернской легендой, переписанной и дополненной в храме Дэландера.

Я ехал с отцовским караваном из долины Нахару в сторону родного дома. Мне было четырнадцать лет, и в детстве оракулы нарекли меня одним из самых непобедимых детей Древних Богов. Непобедимость так и не приходила, а вместо неё явился обыкновенный для юности избыток чувств.

Отец мой – большой богач, и караван ломился от злата, фруктов и тканей. Дом наш глубоко в пустыне, при оазисе, и к нему мы возвращались чрез ужасную жару. Соэлла была не в духе – жгла свой возлюбленный народ, как зверя на вертеле. Отец бранился и кашлял: дыхание давалось ему тяжело. Мой белый наряд насквозь пропитался потом.

Но не только жара встретилась нам тогда. Один из барханов открыл удивительную картину – следы боя. Отец велел остановить караван и вместе со мной и дюжиной наёмников направился к телам.

Там лежали солдаты: человек тридцать с копьями и щитами. Раны были диковинные: будто нечто подняло бедняг в воздух, а потом с нечеловеческой силой бросило. Было страшно, пусть и необычайно интересно. Впервые я чувствовал себя не сыном купца, а воином, которым мне надлежало стать.

Внезапно мы нашли живого. Один из лежащих вскрикнул и часто заморгал. Мужчина примечательно отличался от всех вокруг (отчасти потому что был целиком обнажён). Ему помогли подняться, и, скажу откровенно: моё сердце тогда забрало надо мной власть.

Мужчина был мускулист, но не так, как бойцы столичной Арены. Тело его было чисто выбрито, а волосы на голове отличались поразительной длиной и гладкостью. Лицо незнакомца тоже манило к себе глаза, а цветом кожи он чуточку отличался и от нас, и от жителей Самарит-Ишн-Талора. Казалось, что этот немыслимый красавец блестит: но не от пота, а от какого-то божественного, внутреннего света.

Отец стал допрашивать незнакомца: как зовут, как здесь оказался, кто напал на отряд, есть ли ещё выжившие? Мужчина сладко велел величать себя чудным именем Ялашимм и сообщил, что был пленником этих воинов, прежде чем на них напали. О других выживших Ялашимм не знал: говорил, что потерял сознание, едва полетели копья. Отец спросил, за что его взяли в плен, но красавец не назвал другой причины, кроме чужой жестокости.

Даже я заметил, что на Ялашимме не было ни ран, ни следов голода – будто он и не был в плену. Да и зачем наёмникам хватать какого-то гуляку, тем паче такого прелестного? Но мне так хотелось поверить… Я даже предложил отцу взять красавца с собой.

Отцу не пришлось по душе ни моё доверие, ни бархатный голос пленника. Тот, к слову, тотчас же перевёл свои небесно-голубые глаза на меня – с радостью и благодарностью. И тут я кое-что понял: я не просто желаю этого сына Ластарии, а хочу стать им, украсть дивный блеск кожи, отрастить волосы – не в твёрдые косы, а в мягкий и необузданный водопад! Мой разум затрепетал вместе с сердцем, а отец нехотя предложил Ялашимму побыть у нас до разъяснения.

Пленника усадили на телегу в конце каравана. Несколько наёмников остались позади –  погребать воинов, а отец стал кашлять и ворчать, проклиная нынешние времена. Он всё шептал, что мы вляпались в большую беду, что не стоило в трупах чужих копаться, а я задумчиво молчал. Остаток пути казался мне сказочным миражом.

Мать встретила нас у входа в город с холодной водой. На втором гадании оракулы вручили матери судьбу няни, и потому она бросила службу в храме Духа Оазисов и посвятила себя присмотру за детьми. Я был рад опять увидеть мать – да даже отец был рад, как бы не притворялся равнодушным. Никто не упомянул гостя до ворот нашего дома.

Дальше была разгрузка каравана, перебранка родителей и представление Ялашимма. Пленнику отвели одну из нижних комнат, а отец приставил к нему двух наёмников. На ужин я не остался и уединился в своей спальне.

Было очень жарко, и мысли о загадочном красавце так и не покидали меня. Никакой шёлк, никакие книги о воинском мастерстве не могли успокоить неведомое доселе волнение. Я смог вытерпеть час, полтора, но потом – когда Шэх Ночи вновь вывел свою непорочную жену на небосклон, я вышел из спальни и прокрался вниз.

Первый страж Ялашимма спал, второй – с поклоном меня пропустил. Я приказал наёмнику покинуть нас, и он послушался. Одним взмахом я убрал мягкую занавесь и зашёл в комнату узника.

Ялашимм не спал, а лишь полулежал на мягком ложе. Он уже был одет – в чуть прозрачную тунику: только наряд рабыни пришёлся ему впору. Увидев меня, красавец поднялся и так кротко улыбнулся, что по всему моему телу пробежала судорога.

– Хозяйским детям не стоит подкрадываться к пленникам, – даже его голос вызывал у меня неудержимую зависть. Ему бы петь и читать поэмы, а не сидеть в четырёх стенах. – Пленники могут неправильно понять такое благодушие.

Стеснение вынудило меня объяснить, что я уже не дитя, а без пяти лет самый непобедимый воин долины Нахару. К слову, в тот момент я заметил, что Ялашимм не слишком-то меня и старше – может, на два года или три.

– Тогда прости меня, непобедимый воин, – его тонкие пальцы перебирали мягкий шёлк туники. – Но что ты делаешь здесь? Решил проведать того, кого пригласил в дом? Я помню – и ценю.