Девятая жизнь. Последний бой.

Последний бой. Нелюдь

Последний бой. Нелюдь

Надеюсь ты помнишь(с) 

По бурым следам крови можно легко прочитать историю Арены, ведь раскаленный полуденным солнцем песок хранит сотни отпечатков прошлых сражений. 

Арена. 

Каждый день она сжимает в своих смертельных объятиях немало жизней, выпуская на волю только самых везучих, смелых и ловких. Тех же, кому в какой-то момент не хватило ни того ни другого, без капли сострадания перемалывает в своих жерновах на мелкие кусочки и выплевывает в утиль. Уже давно никто не возвращается сюда зализав раны. Уже очень давно не встречались такие воины. 

Арена есть одно из излюбленных развлечений местного люда, вернее, самым любимым. Ведь говорят: "Хлеба и зрелищ народу!" Вот и здесь местная знать дабы разбавить свою давно пресытившуюся, скучную жизнь, в прошлом веке возвела каменные стены в одном из кратеров давно уснувшего вулкана. Каменный мешок полукровок, людей, нелюдей, отчаянных и отчаявшихся, не суть. Их победа и смерть служит на потеху публики, чтобы зрелищностью, эйфорией и жаждой чужой боли утолить извечный голод.

Ухо нелюдя дергается, едва уловив кровожадные крики толпы. Хотя до цели ещё прилично, но он уже чует — в воздухе разлит терпкий металлический запах. 

"Еще один "счастливчик" не вернется сегодня домой." — думает он, быстро перебирая нижним конечностями. Тело слегка подрагивает в ожидании предстоящей битвы. 

Их зовут гладиаторами, хотя по сути они ничто иное как убийцы — мастера смерти всеразличными способами. Нелюдь не любит громких слов и привык все называть своими именами. А ещё он ненавидит жалких червей на трибунах, которые не ведают истинную ценность жизни, и которым никогда не понять сколько стоит свобода. 

А публика рукоплещет едва заслышав лязг металлической решётки. Люди и нелюди сгорают от нетерпения. Шаг и на песке остается четкий отпечаток громадной лапы. Выхваченный из-за спины топор холодной сталью проскальзывает в ладонь. Решетка медленно опускается, тем самым отрезая все пути назад. 

Яростным победным кличем нелюдь оглашает арену. Глаза налиты кровью, шерсть на загривке ещё не успела обсохнуть после предыдущего боя. Слипшиеся от чужой крови криво обрезанные волосы застилают глаза, но нелюдь уже нюхом чует свежую плоть, хотя размытый силуэт нового врага слабо виднеется вдалеке. 

Враг пахнет слишком сладко. Едва уловимый тонкий аромат проскальзывает в ноздри мешая сосредоточиться, потому сказать кто перед ним, нелюдь не может из-за дыма самокрутки, которой новоприбывший забивает собственный запах. Нелюдь непроизвольно облизывается, нервно сглатывая выступившую слюну, и трясёт мохнатой головой, прогоняя наваждение. Но желание насытиться чужой плотью не проходит, наоборот, оно становится только сильнее. 

"Не важно кто ты. — рычит он принюхиваясь, — Ничто не помешает мне разорвать тебя на кусочки. На арене нет никого, кто бы мог сравниться по силе со мной!" 

А противник не спешит. Он тушит окурок о собственный ботинок, выравнивается в полный рост и, будто разминаясь, слегка ведет плечами. Пальцы шаловливо барабанят по кобуре пистолетов, вызывая ещё большую ярость у нелюдя. Он сплевывает горький привкус дешевого табака и лениво скользит взглядом по арене иронично выгнув бровь. А потом, явно насмехаясь, тихим свистом привлекает к себе ещё большее внимание нелюдя. Тот рычит сжимая кулаки. 

Противник расслаблен. Он снисходительно улыбается. Эта беспечность возможно будет стоить ему жизни, а возможно, за такой лёгкостью скрывается что-то большее, чем собственное тщеславие. Этого никто не узнает, пока вся его фигура не придёт в движение, делая несколько пружинистых широких шагов навстречу, немного сокращая расстояние между нелюдем и собой. 

Возможно, это и становится последней каплей в чаше терпения, и разозленный нелюдь нападает первым. Его натиск стремителен и неотвратим. Секунда, и остро заточенное лезвие топора рассечет жалкую тень противника на две части. 

Удар сверху вниз. Лезвие должно пройти от незащищенной шеи до копчика, но в последнюю секунду что-то идёт не так. Противник каким-то чудом отскакивает в сторону, и ловко уклонившись от сокрушительного удара, запрыгивает одним махом на нелюдя, приставив к могучей шее выхваченный из-за спины  мачете, лезвие которого легко вспарывает грубую кожу и без труда входит в плоть. Кровь тонкой струйкой течет по лезвию. Пара красных капель украшает песок под ногами. 

— Не рыпайся. — хрипло говорит противник пока ноги в кожаных штанах покрепче обхватывают пропахшую кровью тушу, а бешеный галоп сердца колоколом отдается в чужой груди. 

Буйство. Резкая боль наравне со злостью обжигающей вспышкой проносится в сознании нелюдя. Этот червяк оказался чуть более проворным чем он ожидал! Ярость накрывает его еще сильнее. Но тот, кто не убил нелюдя с первого удара, считай уже труп. В этом состоянии любой зверь всесокрушающая машина смерти, не замечающая ни боли, ни препятствий. 

Коктейль из адреналина и гормонов неистовым вихрем проносятся по венам, наполняя тело нелюдя необузданной первобытной силой. Мышцы на шее напрягаются так, что до этого вялая струйка крови превращается в поток, заливая руки противника. Нелюдь дёргает головой. С трудом, но все-таки сбрасывает противника  со спины с такой силой, что слышится треск. И без промедления со всего размаха бьёт ногой в грудь.

— Боль это всего лишь одна из возможностей зацепиться сознанием за реальность, - выплывает откуда-то из похороненный глубин памяти, и сердце на миг, на один короткий миг сжимается в натиске такой жуткой боли, что у него, давно потерявшего всякую человечность, ставшего идеальной машиной для убийств, слезятся глаза. 

Нелюдь втягивает воздух... И сглатывает. Трясёт головой пытаясь отогнать непрошенные образы, но память назойливо подкидывает все новые и новые.

Противник тут же харкает кровью на слишком горячий песок и неимоверным усилием все-таки выворачивается из-под беснующегося нелюдя после первого удара. Почему-то тот разрешает ему ускользнуть, хотя явно намерен добить.