Диагноз: Любовь. Осенённая ангельским крылом

1. "Итак, она звалась..."

Первые дождевые капли ударили по оконному стеклу несмело, словно стесняясь. Набирая силу, они всё громче барабанили по его поверхности, дерзко выбивали дробь по подоконнику, отскакивали, замирая в воздухе на незримые доли секунды и устремлялись вниз - на асфальт, на бесстыдно распахнувшуюся навстречу дождю листву придорожных кустов. Наконец, ливень отбросил всяческое смущение, и вода затейливыми дорожками побежала по высокому, в человеческий рост, панорамному окну, смывая с него летнюю пыль.

Женские пальцы, с ногтями цвета разбушевавшегося лесного пожара, постукивали по оконному стеклу. Игра заключалась в том, чтобы попадать в такт с ударами дождевых капель. «Тук...тук...тук-тук...тук-тук-тук...тук-тук...тук-тук-тук-тук-тук...».

Увертюра в исполнении стихии была неспешной и ритмически не сложной. Но затем мелодия ливневых струй набрала силу и скорость и угнаться за ней стало не реально. Словно обидевшись, женщина повернулась к окну спиной и, подобно огромной дождевой капле, сползла по стеклу вниз.
 

Паркетный пол, на который она опустилась, всё еще хранил тепло дерева, разогретого беспощадно палившим полуденным солнцем.

Некрупная трехцветная кошка нарисовалась, словно из воздуха, и принялась тереться о ноги хозяйки, тихонько урча. Жестковатая короткая шерсть животного тоже была теплой. Видимо, нежилась на подоконнике до того, как со стороны гор пригнало дождевые облака.

Всё те же пальцы, что пытались повторить мелодию дождя на стекле, зарылись теперь в меховую шубку, массировали чувствительные местечки за ушами, чесали белую шейку с «мазком» чёрной шерсти, переходящим на левую скулу. Кошачье «хрюкотанье» кончиками пальцев воспринималось куда приятнее, чем дождевая дробь. Янтарные глазищи кошки на миг приоткрылись и тут же снова довольно заплющились.

Женщина тоже прикрыла глаза, прислушиваясь к противному нытью в глубине души и продолжая изучать на ощупь кошачий мех.

Позволив погладить себя ещё несколько минут, кошка легко прикусила хозяйкину руку, и резво вскочила на все четыре разноцветные лапы в неожиданно чисто-белых носочках. Подняв чёрный хвост с ярко-рыжим кончиком подобно мачте старинного парусника, она потрусила в сторону кухонной двери, издав пару раз по дороге столь требовательное «Мяу!», что хозяйке ничего не оставалось, как подняться и отправиться вслед за животным.

- Прости, Лаки* , я снова забыла тебя покормить.

( * Lucky (англ.) - счастливый. По преданию, трехцветные кошки приносят в дом счастье.)

«Мррррррр-мяу?» - прозвучало уже в другой тональности. Кошка поинтересовалась: «А сама-то ты когда в последний раз ела?»

- Ты права, дорогая, с этим нужно что-то делать: святым духом долго сыт не будешь.

На верхней полочке в шкафу дружными рядами выстроились баночки с кошачьей едой.

- Чего бы вам сегодня хотелось, сударыня? Ягнёнка с овощами? Печёночный паштет? Заливное из лосося?

«Мяяяяяяяяяяяяяяяууууууууууу!» - кошка, встав на задние лапы, вцепилась когтями в обтянутое комфортными пижамными штанами колено. Хозяйка ойкнула — коготь домашней любимицы впился глубоко в кожу.

- Отставить насилие, - освободившись от «рыболовного крючка» кошачей лапы, женщина открыла банку, присела на корточки и стала выкладывать ароматные кусочки в прозрачном желе в бирюзовую миску, изрисованную разноцветными рыбками и украшенную именем владелицы.

Кошка жадно набросилась на первую порцию, затем оторвалась от еды и выписала знак бесконечности вокруг хозяйкиных ног, довольно урча. Покончив с ритуалом благодарности, Лаки снова уткнулась в миску, продолжив трапезу степенно, без прежней жадности оголодавшего существа.

- Ага, воду-то я тебе тоже тысячу лет не меняла...И как ты только меня терпишь?

Для воды предназначалась приземистая стеклянная банка с широкой горловиной — из другой посуды Лаки не пилось.

Вылить содержимое в раковину.

Тщательно промыть посудину.

Наполнить её чистой водой.

Вернуть банку на место.

Рутинные движения, доведенные до автоматизма, в последнее время стали альфой и омегой, позволяющими держаться на плаву. Эх, провалиться бы из реальности в какой-нибудь волшебный мир, где не существует боли — ни физической, ни душевной. Интересно, существуют ли такие миры вообще?

Холодильник отсалютовал полупустыми полками.

Просроченный йогурт; небольшой кусок сыра, заплесневевшего от тоски; пара мумифицированных яблок; покрытый «трупными пятнами» огурец; открытая банка консервов, на поверхности содержимого которой весело колосилась колония серой плесени...

«Похоже, всё, что можно было съесть, уже съедено.»

Интересно, сколько дней она не выходила из дома?

И ладно, если бы погрузилась в работу, словно подводная лодка в океанскую пучину…Нет, ей отчаянно не писалось...На душе скреблась когтями, скорее похожими на кинжалы, целая армия голодных и злых кошек.(Внутренне поёжившись, женщина потёрла чуть ноющую коленку, которую поранила Лаки.) Попытка заглушить внутреннюю неразбериху работой над новой книгой зашла в тупик. Муза-вдохновительница, по всей видимости, вскочила на генератора идей Пегаса и зажигательная парочка ушла в очередной загул.

Дверца холодильника захлопнулась с тихим причмокивающим звуком. Смотри — не смотри, продуктов от этого на полках не прибавится.«А ведь заказ продуктов с доставкой на дом ещё никто не отменял!» - мысль прозвучала в голове громко, будто её озвучил кто-то, стоявший за её спиной.

Взгляд зацепился за пакетики порционных сливок — их упаковка почему-то напомнила о пчелиных сотах и тут же захотелось не только полакомиться ложечкой душистого цветочного мёда, но и пожевать это «чудо строительного искусства» — пчелиный воск.

Слюноотделение заметно усилилось.

Так, не отвлекаемся! Сливки... Чего она хотела от сливок?

«Кофе! Вот что выручит меня в очередной раз! Ну, по крайней мере, придаст бодрости... Жаль, не сможет спасти от дурацких дум...» - за подобными размышлениями хозяйка квартиры смолола на старинной ручной мельничке тщательно отмеренную порцию кофейных бобов.

Бобов не простых - особой прожарки. Присылаемых из Франции одним из её бывших возлюбленных.

Вместе с кофейным ароматом на ум пришла старинная песенка, которую наигрывал шарманщик у кафе, ставшего местом расставания с ничего не подозревающим молодым человеком.

В тот день Парижем правила самая величественная императрица всех времен и народов - весна. Проходившие мимо люди в ярких одеждах несли в руках ненужные плащи и куртки, прихваченные из дома утром, беззаботно смеялись и довольно щурились на солнце, светившее удивительно ярко. Его лучи согревали прохожих, подобно материнским объятьям.

Шарманщик Жан-Поль, сгорбленный тяжестью лет не самой простой жизни, кутался в потрёпанный балахонистый плащ и руки его прятались в вязанных митенках— для того, чтобы согреть скрюченные артритом пальцы.

Прислоняясь к каменной стене дома, в котором располагалось кафе, он почти сливался с ней. Оба они были стары — и дом, и шарманщик, поэтому понимали и поддерживали друг друга, как могли. Устав крутить ручку своей верной подруги, Жан-Поль опирался согбенной спиной о стену. Стена - равнодушная и холодная, как старая дева - не могла согреть старика. Но она давала надёжную опору в минуты отдыха, с годами становившиеся всё продолжительнее.

Рука с искорёженными болезнью пальцами ласково гладила лакированные поверхности шарманки. Та, словно первая городская красавица на губернаторском балу, выделялась замысловатой резьбой по дереву, керамическими вставками с рисунками, запечатлевшими четыре времени года, и начищенными до блеска хромированными деталями.

Всё богатство, весь смысл жизни Жан-Поля заключался в этой красавице, год за годом певшей свои песни. Она вела мелодию, чуть похрипывая и изредка сбиваясь с такта - и люди замедляли бег; некоторые останавливались и слушали, прикрыв глаза, подпевая знакомому мотиву. Выпадали и такие дни, когда слушатели дарили несколько минут своей драгоценной жизни старому шарманщику, рассказывали истории любви и радости, расставания и грусти, одиночества и отчаяния и, уходя, оставляли в старой жестянке из-под печенья несколько бОльшую сумму, чем изначально рассчитывали...

В тот момент, когда она бросила возлюбленному своё признание, как использованную салфетку в мусорную корзину, музыка вдруг стихла. Казалось, на краткий миг всё замерло вокруг: шарманщик, прохожие, облака в небе, голуби на карнизе второго этажа...

Потом мимо террасы проехал мальчишка-курьер на старом велосипеде с облупившейся краской на раме. Он тронул рычажок звонка и тот прозвенел юношеским фальцетом, вспугнул стайку голубей с карниза. Птицы взлетели, следом за велосипедным звонком вспоров тишину звуком трепещущих крыльев. Шарманщик достал из кармана видавший виды сатиновый носовой платок и громко высморкался.

Жизнь снялась с паузы и пошла дальше.

И Анри вдруг запрокинул голову и громко захохотал — у него были великолепные, ровные, белоснежные зубы. Как давно они знакомы? Достаточно для того, чтобы заметить их идеальную жемчужность раньше. А вот не обращала внимания - и этим уже многое сказано об их отношениях...

Казалось, молодой человек смеялся целую вечность. Наконец, смех стал стихать, перешел в полувсхлип - полустон и резко оборвался: так захлопнувшаяся дверь отрезает доносящиеся из комнаты звуки. Анри вытер выступившие слёзы тыльной стороной ладони, притянул к своим губам её похолодевшую от волнения руку, поцеловал кончики пальцев и сказал:

- Я знал, что однажды придёт момент для этого: «Анри, между нами всё кончено!». Но это немыслимо — ставить жирную точку в такой прекрасный день! Как насчёт того, чтобы остаться друзьями?

- Возможна ли дружба между бывшими любовниками? - взгляд пытался нырнуть в оставшийся на донышке кофе. Спасительный момент - можно вытребовать обратно свою руку, чтобы сделать глоток из расписанной цветами и бабочками фаянсовой кружки. Вкус полуостывшего напитка оказался ещё приятнее, чем был, когда заказ только что принесли.

- Вот мы и посмотрим… - Анри расстался с её ладошкой с сожалением, но тут же потянулся к ней губами.