Диалог двух неудачников

Диалог двух неудачников

Диалог двух неудачников

         Москва. Гоголевский бульвар.

       Пока природа украшает столицу осенней палитрой, бережно рассеивая пожелтевшие листья по тротуарам и мостовым, люди продолжают свой обыденный график: снуют туда-сюда, как сломанная стрелка циферблата, такие же зацикленные, вынужденные вечно идти вперед, а на деле - топчутся на месте. Порой кажется, что этот человеческий поток никогда не иссякнет. Разумеется, им было не до природы, не до багровой мишуры на деревьях, не до ласкающих взор солнечных лучей, все это было им чуждо. Отвлекает от дел, так сказать.

        Но были и те, кто полностью погружался в происходящее вокруг. Как правило, это люди приезжие, далекие от суеты местной жизни и некоторые из них даже отдают себе отчет в том, что такое столица и существование в ней. Были и те, кто думал совершенно иначе: это такой отдельный пласт людей, мечтателей, чьи глаза обыденно загораются перед любой сменой обстановки, а после так же быстро потухают, ожидая очередной авантюры, которая согреет их сердца.

     На Гоголевском бульваре часто встречаются самые яркие представители того и другого «сословия» сломанных стрелок циферблата. Один, который относит себя к мечтателям, мужчина средних лет, уже женатый, работает на совершенно обычной работе, воспитывает дочку. Казалось бы, как тут сохранишь романтику к жизни, раз такой остепенившийся? Но, Платон (а именно так его и зовут) отличался особенным оптимизмом. Он из тех, кто верит, что однажды обязательно будет лучше, и что мир станет ярче, и всегда есть смысл в том, чтобы наслаждаться прекрасным в мире. А как он театрально одевался: длинный бежевый плащ с обязательно выразительным шарфом. Осталось лишь припасть на одно колено, взять в правую руку череп и задать фирменный вопрос: быть или не быть…

     Второй яркий представитель - уже из разряда тех, кто застревает в потоке «дом-метро, метро-дом», но иногда имеет привычку читать газету на скамейке по четвергам, когда спешить домой не нужно, и можно было узнать что-нибудь из прессы в относительной тишине. Он тоже средних лет мужчина, вот только воспитанный на трудах таких пессимистов, как Шопенгауэр, а в последствие и вовсе откинувший все учения подальше. Ему чужды люди, что ходят вокруг, однообразны листья, которые падают каждую осень на одни и те же места, ему серо все - даже колокольный звон храма Христа Спасителя для него стал чем-то привычным и даже фоновым. И чего уж там говорить про надежду на будущее - он даже в бога не верил, в чем всегда открыто признавался. Марк (именно так зовут пессимиста) и внешне отображал все, что было внутри: черное пальто, черные перчатки, и все это очень потрепанное, старое, но по-прежнему сохранившее былой шарм.

      И вот однажды, на одну и ту же скамью по случайности сел и Марк, и Платон, разумеется, каждый в своем настроении, при своих мыслях. Платон с восхищением фотографировал на телефон опадающие листья, со взглядом поэта наблюдал за осенним триумфом. Марк, в свою же очередь, был погружен в свою газету, читая привычные новостные сводки, которые добивали и без того хромающую психику, ведь, как правило, ничего хорошего в новостях не было. Где-то всего после двух-трех минут, пока Платон занимался восторженными фотографиями, сопровождая их радостными комментариями, второй, видимо не выдержав,  раздраженно произнес:

         − Ты это серьезно сейчас? − спросил Марк, посмотрев на своего собеседника с необычайным отторжением.

         − Что случилось? Я вам помешал? − удивился Платон. - Я не хотел. Если что, я могу пересесть на другую скамью.

         − Нет, подожди. −  перебил его собеседник. − Тебе правда это интересно?

         − Вы о чем?

         − Листья. − Марк кивком указал на опавшие багровые листья.

         −  А, это. − Платон усмехнулся, с заметным желанием и готовностью в глазах пояснить свое занятие. − Я это каждый год делаю. И не только осенью, просто, безумно люблю времена года. У меня альбом тут целый, я, конечно не фотограф, но могу кое-что вам пока…

         − Значит ты это серьезно? − вновь перебил его Марк.

         Платон смотрел на собеседника удивленными глазами.

         − Листочки. −  усмехнулся Марк. − Цены растут, люди ищут деньги и способы выжить, берут кредиты… а ты… листочки! − Марк усмехнулся, с какой-то издевкой в голосе продолжая, − тебе что, делать больше нечего? Нет семьи, работы? Если ты даже не фотограф - зачем ты это делаешь?

         − Мне… просто это нравится. − с таким же удивлением ответил Платон. − И причем тут конечная цель, не понимаю…

         − Пф. Понятно все с тобой. Приезжий, наверное.

         − Я тут с рождения.

         − Не женат, небось?

         − Ребенок, дочка, три годика.

         Марк пронзил Платона настолько тяжелым, лишенным понимания взглядом, что это заметили даже проходившие мимо люди, заподозрившие начинающийся конфликт или перепалку.

         − Что вас так листочки эти задели, не понимаю. Если вы хотите доказать мне, что это бесполезно, то чем лучше то, что читаете вы?

         − Ну, друг мой… −  Марк сказал это с такой интонацией, словно вместо «друг» подразумевал «дурачок». −  Это - газета. В ней я, − указывает на себя, − читаю то, что помогает мне быть в курсе происходящего в мире.