Дикари

Дикари

Большие серые глаза профессора сверкали так зло, что казалось — еще немного, и они начнут метать молнии, словно две грозовые тучи.

— Дикари! Дикари! — не унимался Валерий Павлович. — Меня! Меня!.. В тюрьму-у-у!

Он наконец-то смолк, сел на нары передо мной и, тяжко вздохнув, достал скомканный платок, которым начал утирать пот с морщинистого лица. А затем принялся и за лысину, блестящую и обрамленнаую растрепанными волосами с проседью. Умаялся бедняга.

До этого момента «бедняга» в течение получаса метался по камере, как загнанный в клетку зверь, и угрожающе потряхивал кулачками, направляя их то к высокому потолку, то в сторону арочного входа, где вместо двери горели, тихо потрескивая, ярко-белые лучи.

На профессоре были мятые серые брюки в темно-синюю полосочку, мокрая от пота голубая рубашка и черные носки. Чуть в сторонке от нар стояли запыленные туфли — единственное, что он решился снять. Ничего не поделаешь — интеллигенция.

Я, оболдевая от зноя, предпочел остаться в одних трусах. Помогло не слишком. На Тартарии даже ночью было жарковато для землянина, про день и говорить нечего, а уж в помещении вроде этого, тесном и без кондиционера, — настоящее пекло.

— Дикая страна, ди-ка-я, — заключил профессор в который раз. — Это просто немыслимо, Евгений Иванович. Не-мы-сли-мо. Ну я им еще устрою. Я им устрою! До Галактического суда дойду, если понадобится. Меня! Меня, ученого с мировым именем, — в тюрьму, словно бандита какого-нибудь.

— Да не переживай, батя. Напутали чего-нибудь. Разберутся. Вот консул приедет — и все уладит, — подбодрил его я. — Не сегодня-завтра будем на свободе.

Но оптимизма мои слова ему не прибавили. Он понурился, наблюдая за тем, как капельки пота с его лба разбиваются об пол, выложенный тетраэдрами из камня.

На Палыча было жалко смотреть. Понятное дело, не каждый день тебя ни за что ни про что кидают в душную камеру. А уж если ты профессор, да еще и с мировым именем… В общем, впечатлений тебе хватит на всю оставшуюся жизнь. Как говорится, будет что внукам рассказать.

Мне-то, собственно, не привыкать к подобным апартаментам. Они даже ничего по сравнению с теми, в которых мне “посчастливилось” пребывать два года назад на Манчегусе. Мой зад знавал нары и потверже. Хотя чаще всего нар вовсе не было, и приходилось сидеть на холодном шершавом полу в окружении крыс и клопов — естественно, местных аналогов этих паразитов. Тут ни крыс, ни клопов я не заметил. Кроме того, нас окружали светлые, гладкие и чистые стены, что меня, признаюсь, удивляло куда больше, чем профессора — тот огромный ушастый тартарианский еж с копьем в когтистых лапах; с потолка виноградной гроздью свешивались янтарно-желтые шары, испуская яркий свет; в верхнем левом углу поблескивал глаз видеокамеры; имелись даже умывальник и унитаз. Последний, правда, был не слишком удобен для пользования — эдакий огромный бутон тюльпана из прочного темно-зеленого материала “вырастал” из стены, к сожалению, несколько выше моего живота. Словом, жить можно, несмотря на жарищу. Лишь бы из местных никого не подселили. А то неизвестно, что у них там на уме. Еще, не дай бог, получится как на Манчегусе. С виду безобидный кузнечик ростом с человека, но это днем, а ночью — тварь, жаждущая сожрать сокамерников.

Однако и впрямь странновато как-то выходит. На Манчегусе меня, по крайней мере, было за что сажать. Как-никак контрабанда редкого растения, почитающегося у жителей планеты чуть ли не за божество. А тут? Обычный полет на аэрокаре, с осмотром местных достопримечательностей. Ничего особенного: архитектурные памятники, которые, если верить буклету, сохранились с тех далеких времен, когда тартарианцы воспринимали звезды исключительно в качестве огромных светлячков; зеркальные озера — Большое, Среднее и Малое, с высоты полета и вправду напоминающие три огромных круглых зеркала; и, конечно, заповедные зоны с роскошными лесами, шумными водопадами, диковинным зверьем и прочей дрянью, навевающей, как всегда, на меня тоску. Да и трезв я был, как стеклышко, когда сидел за штурвалом. Конечно, народец с придурью, но… Все-таки профессор был абсолютно не прав, называя Тартарию дикой страной. По моей классификации она под это определение категорически не попадала.

Для себя все цивилизации я давно разделил на три категории в зависимости от способа передвижения: летающие, ездящие и ходячие. Так вот Тартария относилась к первой из них. Тартарианские звездолеты почти ни в чем не уступали нашим. Более того, тартарианцы, в отличие от нас, не сгоняли весь военный флот на орбиту, лишь завидев на экране радара неизвестный инопланетный корабль. Вели себя вполне миролюбиво по отношению к чужакам. Поэтому без веской, очень веской причины они вряд ли стали бы бросать нас в тюрьму, рискуя вляпаться в международный скандал. Значит, таковая имелась. Вопрос только — какая? Профессор, похоже, не слишком задумывался над этим.

— Ой, Евгений Иванович, — вдруг с удивлением сказал он, закидывая ноги на нары. — Вы посмотрите. Какое чудо. Чудо-то какое! — воскликнул он.

Я посмотрел: никаким чудом там, естественно, и не пахло. Из-под нар, на которых, обхватив колени руками, сидел профессор, выползал (нет, даже не выползал – выкатывался) маленький жучок, размером с горошину. Блестящий шарик, усеянный черными точками, медленно двигался в мою сторону.