Дикий пляж

1.Дикий пляж

–Знаешь, я об этом весь год мечтала…

–О чем?

–Лежать без забот на теплом песке. Под южным солнцем. И чтоб море изредка докатывалось до лодыжек.

–Оно и докатывается.

–Ну да,– из-под широкополой шляпы Таня награждает меня томным взглядом.

–И чтоб никого рядом,– продолжает она, откинувшись и потянувшись сладко на одеялке. Груди призывно обтягивает синяя ткань.

–Совсем никого?

–Совсем. Только чайки. Иногда и неблизко. Не назойливо.

–И все?

–И притягательный сильный мужчина с поразительным воображением…

Таня кокетничает, поводя плечами.

Я поглаживаю ее по руке. Мы лежим ногами в разные стороны, так, что море изредка лижет локоть руки, подпирающий голову.

–Откуда тебе знать о моем воображении?

–Я помню. Я все помню.

–Двадцать лет прошло.

–Почти двадцать,– Таня обиженно топорщит нос.

То, что ее безымянный палец заключен в золотой ободок кольца, не мешает запястью пройтись по моему животу, а кончикам пальце очертить границу плавок.

–А ты по-прежнему чувствительный,– в глазах теперь плещется не только море , но и удовлетворение от наличия предсказуемой мужской реакции.—Или чувственный? Как правильно? Ты же всегда поправлял меня, когда я ошибалась.

–Сегодня все так. Так, как тебе угодно.

–Да?— ее указательный палец игриво касается чуткого кончика, уже оформившегося под тканью и охотно  потянувшегося навстречу.

–Знаешь, вот Толик говорит тоже самое.

–И исполняет?

–И я ничего не чувствую!

Она, шаля, дает легкий щелчок в нос скрывающемуся в укрытии зверьку.

–А когда говоришь ты… у меня дрожь бежит по телу. И мурашки. И гусиная кожа.

Таня приподняла колено, демонстрируя пупырышки.

–Чудесно! — моя ладонь плотно ложится на сгиб, следует вниз, к лодыжке, по пути отмечая все особенности кожи.

–И касаешься ты совсем не так.

–А как?

–У тебя ладони всегда теплые. Почти горячие. Мое тело как… как… как…

–Ну? Чего пластинку заело?  Помочь подобрать слово?

–Как густое какао, которое перемешивают серебряной ложечкой! — Таня изумляет меня образностью мышления, ранее вовсе ей не свойственной. Пусть спорной, но, несомненно, ассоциативно-чувственной метафоричностью. И тут же, вдогонку, без всякой паузы выпаливает, – А шутки у тебя по-прежнему дурацкие!

Вот это как раз ожидаемо. Как и поза, принимаемая спутницей. Рывком сев, она решительно охватывает руками колени. Спина выгибается дугой, живот напряжен, гордый взгляд устремлен вдаль.

Мне нравится ее уже немного смуглая спина. И фигура. Она почти не изменилась с возрастом, став лишь основательнее в бедрах и чуть умереннее в груди. Но все равно милые мужскому глазу контуры песочных часов и плавные изгибы линий все еще на месте.

Аккуратно принимаюсь убирать прилипшие песчинки. Снимаю по одной, стряхиваю приклеившиеся, сдуваю едва прильнувшие. Положив ладони на поясницу, веду вверх, к плечам. Поглаживаю лопатки, огибая по дуге, касаясь лишь кончиками веером расходящихся пальцев, мысленно продлеваю, обозначая крылья. Опускаю по бокам, вращая запястья, почти физически ощущая ответный нервный ток. Сжимаю бока, обозначая пояс ладонями.

–Вот. Я так и знала.

–Что?

–Стоит тебе начать и…

–И…?

Она скручивает тело, придерживая шляпу от налетевшего порыва ветра одной рукой, второй цепко хватает мой затылок.

Губы встречаются. Ладонь сама собой охватывает ее грудь. Я уже отвык от таких долгих поцелуев, а она, кажется, все никак не может насытиться, перебирая своими губами мои. Забытое ощущение таинственности и уединенности, отсеченности от мира, испытанное впервые в Таниной комнате, возвращается. Только место сегодня не столь уж и уединенное, как нам бы хотелось. На холме расположилось семейство, и усатый глава его, лысоватый и основательный, ни дать ни взять морж, бросает косые взгляды в нашу сторону.

–Подожди, Тань.

–Тебе не нравится?— в ее глазах неудовлетворенность, готовая сорваться в возмущение.

–Нравится. Но у нас появились зрители.

Она оборачивается в сторону солидно-усатого наблюдателя, смерив его уничижающим взглядом. Так могут только женщины. Попасться и посмотреть так, чтобы ты почувствовал себя неоспоримо виновным. Но морж проявляет северно-ледовитый характер, и не сдается. Еще пару секунд и такие гляделки превратятся в нелепость.

–А давай уплывем отсюда? — предлагаю я, в надежде прекратить затянувшуюся дуэль взглядов. Усатый жук оказался крепким орешком, однако!

–Как это?

–Вот так. Спустим судно на воду,– я перемещаю надувной плавательный матрас поближе к линии прибоя. Собираю нехитрые пляжные пожитки, запихивая их в объемную Танину сумку. Сумку торжественно вручаю владелице

–Погрузим наиболее ценных членов экипажа на борт,– подхватывая подругу на руки вместе с одеялкой, я захожу по колено в волну, толкая ногами матрас впереди. Ох, а ноша-то не так уж и легка! Но вот я, наконец перегружаю прекрасную даму на надувное чудо, и облегченно вздыхаю.

Волнение на море минимальное, я, придерживая край плавсредства, бреду по пояс в воде, увлекая его вперед. Лазурное небо над головой радует редкими белыми барашками. В прогнозе ночной ливень, но пока что солнечные лучи безмятежно струятся по волнам, протягивая зыбкие янтарные тропинки.

Я смотрю на Таню сверху вниз, и член все еще пульсирует под водой. Правая рука принимается нежно обводить ее мускулистые икры. Еще пара минут, и семейный клан усатого моржа совсем скроется из виду.

Таня спрашивает: «О чем ты сейчас думаешь?»

Я молчу. Ее запястье изящно, словно морской зверек, возвращающийся в родную стихию, соскальзывает в воду. От прикосновения пальцев, охватывающих восставшее естество, я сбиваюсь с шага.

–Хорошо?

Она медленно и ненавязчиво охватывая, оттягивает стержень вниз, не пытаясь проникнуть под плавки и не смещая кожи. Окончание бушприта просто зарывается глубже, потом, отпущенное на свободу, вновь устремляется к небу, к белым милым барашкам. Но нет, его снова тянут вперед и вниз… Ощущения необычные, но приятные. Амплитуда скудная, зато многообещающая.