Дирижабли в небе

Сирена в ночи

Пронзительный вой сирены нарушил ночную тишину. В первые дни на базе такое вот пробуждение жутко раздражает, но потом начинаешь привыкать. И то, что когда-то казалось невозможным, сейчас составляет твои «серые будни». Еще не до конца проснувшись, я по инерции начала быстро собираться. За опоздание обычно наказывают, хотя здравый смысл подсказывал: во время военной тревоги перекличку проводить явно не станут.

Со временем ты даже не задумываешься над своими действиями, слишком привычными они становятся. Десять секунд — ровно столько хватает, чтобы сменить ночную рубашку на смиренно ждущую своего часа темно-серую форму (почему-то считается крайней степенью неприличия отбивать атаки врага в пижаме). А затем, схватив винтовку, кинуться, как сказал бы наш командир базы, “на защиту родины”. О какой-нибудь, даже самой примитивной защите, рядовым солдатам мечтать не приходилось.
К тому времени, как я вышла из комнаты, коридор уже был полон людей: все в экстренном порядке поднимались на верхний этаж. Чудом не упав и не оказавшись под ногами сотен спешащих солдат (“Дисциплина! Порядок и дисциплина!” - некстати вспомнились слова командира), я все же добралась к пункту назначения. Когда дело касалось безопасности базы, в бой пускали всех, даже новичков. Проходя каждый день специальные тренировки, мы уже должны были быть готовы к подобному повороту событий. Только вот одно дело — постановочная опасность, и совсем другое — когда все происходит на самом деле. Тем более, если это твоя первая боевая тревога, радости по поводу которой, в отличие от некоторых других новобранцев, ты совсем не испытываешь.
Родители с детства учили меня, что никогда нельзя бояться, спустя много лет наш военный командир, проводя лекции, почти точь-в-точь цитировал моего отца. “Страха нет!” - один из многочисленных девизов нашей базы. Проблема лишь в том, что он есть. Как паук, который оплетает муху в свой тугой липкий кокон, не давая ни единого шанса на освобождение, он мучительно медленно тебя душит, постепенно доводя до безумия. Но не только страх сейчас заставлял мои колени дрожать. Я чувствовала себя будто в каком-то сне, до ужаса неправильном и глупом.

С другой стороны, мне в некотором роде даже повезло. По крайней мере, не придется стоять во главе отряда. На базе, кроме долгого перечня официальных правил, действовали еще и негласные. Одно из них — впереди идут всегда самые слабые, те, которых высшим чинам не жалко. И если длинные лекции не всем казались достаточно убедительными, то желание не оказаться в рядах, как бы это грубо не звучало, “пушечного мяса”, заставляло на тренировках выкладываться на полную.

Пытаясь выкинуть все лишние мысли из головы, я окинула взглядом помещение в поисках солдат из моего отряда. Совсем рядом, чему я совсем не была рада, стоял Марк, весь будто светящийся изнутри и бережно прижимающий к груди ружье. Сапоги начищены до блеска, на форме ни единой складочки (можно подумать, что это имеет хоть какое-то значение). Я бы даже сказала, что он направляется на свидание с любимой девушкой, если не учитывать не совсем подходящее этому событию облачения и еще более неподходящую “замену букету”.

К моему счастью, уже через пару минут это дурацкое выражение заменила привычная хмурость. Еще спустя несколько секунд послышались недовольные возгласы, и я в который раз пожалела, что не родилась высокой.
— Радуйся, Уоррен! Ложная тревога, — криво усмехнулся Марк. Во мне волной начало подниматься раздражение. Я никогда не считала себя особо конфликтной, но со дня пребывания на базе все пошло черт знает как. Понять причину нашей взаимной нелюбви с Марком было проще простого: для него война была желанней любой девушки, мы же с этой “взбалмошной дамой” хоть и не показывали на людях своих истинных чувств, искренне ненавидели друг друга.

Марк Хиггинс как никто другой доказывал, что первое впечатление бывает обманчивым. Высокий, темноволосый, с правильными чертами лица, невольно внушавшими уважение, он сразу привлек внимание многих девушек. Но вскоре открылась и другая его сторона, с которой смириться готовы были далеко не все. Самовлюбленный, эгоистичный, грубый и, конечно, безмерно преданный “высшим идеалам” — он мог бы вывести из себя даже ангела, которым я никогда не являлась. Первую нашу перепалку я уже и не помнила. Вот только после нее практически каждая наша встреча не обходится без “обмена любезностями”.
Когда толпа немного рассеялась, я наконец заметила, из-за чего нас подняли посреди ночи. Все оказалось намного проще, чем я ожидала: в темноте дежурный принял за вражеский наш дирижабль, возвращающийся из разведки. И не будь этот зевака (хотя здесь, конечно, напрашивается, слово погрубее), сыном полковника, мне было бы его даже жаль. А так... Максимум — выговор.

Бросив взгляд на большие часы в холле, я с непередаваемым разочарованием поняла, что зря потратила двадцать минут своей жизни, а могла бы еще поспать. В промежутках между изнурительными тренировками сон становился чем-то особенно ценным. И если бы можно было купить себе хотя бы один лишний его час, я бы без сомнений так и сделала (о том, где найти на это деньги, я не думала).
— Ну, чего застыли? Можете расходиться! — крикнул мистер Джексон, командир нашего корпуса, — Отставить возмущения, рядовой!
Последнее замечание уже относилось ко мне, а точнее к моим вечно закатывающимся не в то время и не в том месте глазам. А что еще остается делать, если тебя будят в самом разгаре отбоя звуком, раздражающим ни чуть не меньше, чем скрежет ногтей о стекло, а потом говорят, мол, ложная тревога, мы видите ли еще не научились свои дирижабли от вражеских отличать. Это казалось настолько абсурдным, что больше походило на плохой анекдот. Из разряда тех, которыми мой “любимый” дядюшка пытался разрядить обстановку во время семейных ужинов (разумеется, безуспешно). В любом случае, и тогда, и сейчас было совсем не смешно. Хотя я не удивилась бы, узнай, что это тоже такой своеобразный способ проверки.