Disgrace

Disgrace

«Если встречу,

Подарю тебе себя.

Можно даже не любя»

— The Paws Element

Я толком не помню своей жизни до того, как она обрела смысл, как будто то была всего пара мгновений между сном и реальностью. Раз мгновение — жужжащая неоновая тусклость заводского цеха, где в меня и тысячи моих братьев и сестёр влили жизнь. Два мгновение — предоставленная сама себе я, мирная запотевшесть прохладной витрины и снующие за стеклом равнодушные лица. Наверное, я стояла долго, если судить по череде сменяющих друг друга соседей-йогуртов. Возможно, меня даже должны были списать. По крайней мере так нашёптывали мне сородичи более дорогих и престижных марок. Скорее всего, то были лишь типичные проявления спеси, столь свойственной всем дорогим брендам, ведь, в конце концов, и я дождалась своего часа.

Он купил меня ночью — в час, когда обречённо умолкают фруктовощи, йогурты истерят о том, что у них скоро закончатся сроки годности, а наша братия равнодушно засыпает, терпеливо дожидаясь своего часа. Я помню, как он грубо и уверенно вырвал меня из прохлады витрины и бросил в корзину прямо на булку самого дешёвого дарницкого нарезного хлеба… а потом он занялся с нами этим прямо в машине.

Ночь, проспект, огни, шоссе; мой обладатель был немного подшофе. Он пользовался мною, не сбавляя движения. Откручивал мою девственную крышку влажным, пропахшим галитозом ртом, а затем твёрдо сдавливал моё пакетиковое тельце, доводя до экстаза. Он сцеживал из меня ровно столько моей чудесной майонезной эссенции, сколько нужно, а я, незакрытая и слегка подтекавшая, лежала на панели и с упоением наблюдала, как он на кусочке дарницкого отправлял в рот моё содержимое. А затем всё это повторялось вновь и вновь, пока мы наконец не доехали.

Ещё тогда я осознала (и до сих пор не переменила мнения), что эта ночь — самая лучшая в моей жизни. Особенно меня уверили в том старожилы холодильника, которые, в попытках меня задеть, уверяли, что ещё ни с кем он не обходился так «по-варварски».

Впрочем, не будем забегать вперёд.

***

После той ночи всё изменилось. Я переехала жить в его холодильник и как будто бы расцвела — видимо, так на меня влияли частые излияния белого «сока».

Мои соседи приняли меня весьма прохладно даже несмотря на моё вдруг проснувшееся дружелюбие. Стоявшие годами соленья, местные старожилы, как один воротили от меня нос, а овощи, которые, однако, никогда не задерживались слишком надолго, подвергали меня жесточайшим насмешкам. Поначалу я вроде как сдружилась с кетчупом, но и он променял меня на расположение остальной съестной братии.

Да, конечно… кто я такая, чтоб со мной дружить? Я была произведена под весьма скромной маркой, не росла на грядке и не паслась раньше на лугах. Никто не рекомендует меня потреблять, ведь во мне нет витаминов и полезных элементов. По сути, я — подслащённый жир и холестерин, прямой путь к болезням сердца и сосудов, и якшаться со мной — себя не уважать.

Такой был всеобщий негласный суд, таков был мой строгий приговор.

Все эти ханжи просто не хотели признавать, что я, в отличие от них, приношу радость. Благодаря мне на губах нашего господина расцветала улыбка. Именно я и немного дарницкого (хотя иногда обходилось и без него) утешали по ночам его аппетит, и то были совершенно особые мгновения. И сколько бы маринованные огурцы, салат-латук и молоко не увещевали меня, что я — отродье, я понимала: ему нужна лишь я одна.

Очень скоро всеобщая ненависть начала мне даже льстить. Каждую неделю непременно разные хохотушки-помидорки и шутняры-огурцы оказывались со мною на одной полке. И каждый раз они внимали настроениям солений, своих дальних родственников, и сыпали на меня колкости и упрёки, серьёзно полагая задеть меня фразами по типу «майонез — для модели нервный стресс» и не осознавая, что тем самым тайно насыщают моё растущее день ото дня честолюбие. Конечно, не только огурцы и помидорки периодически находили здесь свой приют. Бывали у нас и тучные тугодумы-баклажаны, и обильные на оскорбления острячки-луковицы, и юные картошки; топинамбур, брюква, сельдерей; свекла, морковь и лук порей.

Неважно.

Мой хозяин всех их одинаково рубил, варил, солил, резал, рвал, и мял только лишь затем, чтоб сдобрить результат мною. Он выдавливал из меня само моё естество, которое тут же перемешивалось с истерзанными трупами этих зазнаек растительного происхождения. Вы только представьте, каково это — служить главным украшением блюда из твоих врагов. Каждый раз это было настоящим гастрономическим триумфом моего майонезного превосходства.

Вскоре старожилы окончательно стали меня игнорировать, а я начала тусоваться с пивом — что, кстати, большое достижение: обычно банки пива никого не принимают в свою компанию, состоящую из них да парочки закусок. Однако для меня делалось исключение, ведь они понимали, что я — истинная королева этого холодильного царства. Однажды я даже нашла себе друга — пачку ролтона, но дружба эта длилась очень недолго, ведь оказалось, что его закинули сюда по ошибке. Впрочем, перед тем, как расстаться, мы пожелали всем жильцам холодильника истечения сроков годности, поклялись друг другу в вечном товариществе и распрощались чрезвычайно довольные друг другом.

Как-то раз мой господин положил меня прямо на верхнюю полку, где и стояло большинство солений, и они, доселе предпочитавшие игнорировать меня, на этот раз решили оторваться на мне по полной. Припомнили всё: и мой низкий брэнд (до чего забавно слушать подобные упрёки от тех, кто в принципе лишён бренда), и мою кране низкую степень полезности.

— Окстись, набитая жиром дешёвка! Если ты не доведёшь нашего хозяина до инфаркта или инсульта, то уж точно приведёшь его к ожирению! Как тебе только не стыдно?! Как вообще такие подлые существа, как ты, которые только и могут, что обрекать неразумных людей на проблемы со здоровьем… как, повторяю, такие, как ты, могут стоять с нами на одной полке? Разве это не кощунство?!..