Дитя Мэрибет

Глава 1

Экипаж стучал колёсами по ухабистой дороге. Сквозь густые, лесные просторы просвечивали солнечные лучи, поблёскивая росой на траве. Занималось зарево. Какие-то тени блуждали меж тонких елей и раскидистых сосен и, казалось, что их далёкий мрачный стон доносился до ушей глухим плачем. 

Что-то тёмное нависало над лесом, не давая солнцу окончательно проникнуть в свой потаённый мир, кишащий тайнами и мраком. Вороны сидели на ветвях, провожая экипаж черными глазами-бусинами. Протяжное "ка-аа-р" доносилась ему вслед. 

Тень стелилась позади, смешивая свой шёпот с дребезжанием колёс. Она всё разрасталась и разрасталась...

 -... дорогая бабуля пишет, что  страшно огорчена твоим состоянием, Мишель, и надеятся, что отдых в поместье пойдёт тебе на пользу... Мишель? Мишель?!

Мишель Лаверус отвлекся от созерцания пейзажа за окном экипажа и лениво посмотрел на брата.  На его высокой фигуре сюртук сидел идеально, отлакированные туфли блестели в предрассветных лучах, а вытянутое, квадратное лицо сквозило беспокойством. Огастутс Лаверус был в Брюсселе не последним человеком - своя железнодорожная компания приносила большую прибыль, уважение и почёт в высших кругах. Он славился своим умом и усидчивостью. Но Мишеля огорчал тот факт, что он сам почти никогда не видел своего достопочтенного брата. 

Теперь, некогда игривые, серые глаза детства, сейчас были подёрнуты суровостью, а в черных, как смола, волосах проглядывались седые пряди - для его лет это было совсем не свойственно. 

Куда же подевался тот озорник, что играл с Мишелем в прятки в, уже такие далёкие, детские годы?

- Ты должен меня слушать, когда я с тобой разговариваю, брат, - наставлял Огастус, поправляя перчатку на правой руке. Мишель ещё помнил, как в детстве, его брат не носил этих гнусных перчаток, прикрывающих обожжённые шрамами руки. 

Болезнь ещё не изъела его память целиком. 

- Я слишком утомлён твоими разговорами, - наконец отозвался Мишель.  Слова получились резче, чем он ожидал. С тех пор, как ему стало хуже, мир вокруг начал казаться Мишелю недружелюбным.  Лечение не помогало, врачи разводили руками, а отчаяние брата измозолило глаза. 

Он попросился в поместье Каньди-Роуд, в надежде отдохнуть от всего того, что преследовало его эти долгие и мучительные годы. 

Тощий силуэт, круги под глазами, осунувшиеся лицо, синие губы и бледная, точно полотно кожа и такая же тонкая, вечно усталый взгляд черных глаз, редкие волосы соломенного цвета, тусклые и безжизненные, небрежная одежда, состоящая из белой рубашки и яркого, красного жилета, и измотанный вид - вот  то, что представлял из себя сам Мишель.  

И он прекрасно знал это, хоть и редко смотрелся в зеркала. Его и самого пугало собственное отражение, напоминающие ему живого мертвеца. Но и не надо было смотреть, чтобы знать: взгляды людей говорили ему об этом. 

Что он нездоров. 

Что он безнадёжен. 

Что он не такой, как все. 

И Мишель сбежал от них в поместье надеясь пробыть там в одиночестве остаток своих скудных дней, не вслушиваясь в шёпоты за спиной и не встречая укоризненные взгляды компаньонов брата. Всего двадцать лет жизни - ничтожно крохотный отрезок, который ему суждено прожить.   

- Я знаю, тебе сейчас не легко, - вздохнул Огастут, нарушая мрачные мысли Мишеля. - Но мы должны держаться. Должны верить, что всё будет хорошо.

Мишель вновь посмотрел в окно. 

- Если ты и вправду так думаешь, дорогой брат, то, вероятно, тебе стоит подлечиться у нашего дяди, - едва шевеля губами произнёс он.

- Что? - отозвался Огастус, не расслышав. Это было хорошо. Значит эти слова останутся для Мишеля его маленькой тайной.  Навсегда. 

- Ничего, - хмыкнул он, продолжая наблюдать за пейзажем. Экипаж въехал на пригорок, откуда Мишель, наконец-то, увидел их семейное поместье.  

Окруженное густым, темными  лесом, оно было словно лилией в болоте. Здание внушало уважение. 

Это был его новый и, пожалуй, последний дом.

Это было поместье Каньди-Роуд.

 

Подъездная дорожка, ведущая к поместью, была вымощенной. На пути экипаж встретили массивные, кованые ворота. Едва колеса, простучав по камню, въехали на территорию поместья, Мишель почувствовал себя, как никогда спокойно.

-Прибыли, хозяин, - отозвался кучер басовым громом. Огастус первым вышел из экипажа, предварительно похлопав брата по плечу, возможно, надеясь, что это придаст ему уверенности.

-Какой тут чудесный воздух! - отметил Огастус, вдыхая полной грудью. Его серый сюртук, в свете солнца, показался почти белым.

Мишель немного помедлил и вылез следом, поправляя свой жилет. Каменная крошка заскребла под его ботинками, а голова слегка закружилась, словно при эйфории.

-Чудесно, не правда ли, брат? - радостно галдел Огастус. Мишель смирил его ровным взглядом и огляделся.

Территория поместья была большой. В основном на ней росли кустарники и ровно подстриженный самшит. У главного входа в поместье стоял фонтан, из короткого билась чистая вода, обрызгивая каменную кладку. На фонтане стояли фигуры - матери и ребенка, внизу, у кромки вился плющ, огибая поникшую голову женщины, словно петля.

Мишель передернул плечами.

Здание смотрело на него провалами своих темных арочных глаз-окон, но это не внушало страх, а наоборот, напомнило ему о бабуле, взгляд который всегда был теплым и знакомым. Венцом здания был шпиль: позолоченный, украшенный гербом Лаверусов: воющим волком, окутанным тенями. Сама архитектура поместья больше напоминала замок: высокие и длинные фасады с искусной резьбой и орнаментами, выдержанный в строгом стиле. Большая лестница у главного входа и две загнутые по боковым. Всего здание имело два крыла: западное и восточное, которые соединял между собой центральный корпус.



Отредактировано: 10.11.2020