Длинное лето

Часть 6. Недолго думая...

Остап Пилипенко, потомственный казак, всю жизнь работавший на земле, в одночасье стал горожанином. Но станица не отпускала, виделась во сне, бередила душу воспоминаниями. И в 1994 году, измаявшись от тоски по прошлому, которое – иссякло, ушло, как уходит в песок обмелевший ручей, не ставший рекой, — Остап Пилипенко купил земельный участок в СНТ «Красная Калина» (байку о кредите, на погашение которого ушли деньги от продажи дома на Кубани, он придумал для тестя). Тринадцатилетняя Вика восторженно захлопала в ладоши — она будет писать пейзажи на пленэре, то есть под открытым небом, в природной воздушной и световой среде! Она напишет их много, целую серию! Наталья неприметно улыбнулась: Остап жить не может без земли, будет где душу отвести.

«Отводить душу» пришлось на заросших осинником четырёх с половиной сотках, в низинке за «пожарным» прудом. Земля  была плохая, глинистая, песок пришлось купить, две машины, а торф возили из леса на самодельной тележке, в которой умещались четыре ведра. Осинник корчевали всей семьёй, комли обкладывали  хворостом и сжигали, а золой удобряли посадки.

«Целинные земли» Остап осваивал вдвоём с дочерью. Пилил, строгал, красил, прибивал, выкопал вокруг участка канаву, в которую они с Викой, натаскав торфа из ближнего болотца,  посадили  живую изгородь из кустов шиповника. Вика поливала из лейки грядки с клубникой и зеленью, прибиралась в доме, варила на костре украинский кулеш из пшена, картошки и лука, сдобренный свиными шкварками, стирала в корыте пропахшие костровым дымом майки, футболки и шорты, полоскала в пожарном пруду и развешивала на веревке. Управившись с делами, выносила из дома велосипед и исчезала.

Вика успевала всё. В школе искусств, где она постигала профессиональные тонкости рисунка, живописи, композиции, станковой композиции и скульптуры, девочке прочили блестящее будущее художника-пейзажиста. Это была Викина мечта, и всё свободное время она посвящала рисованию.

Соседи — ближние и дальние — с удивлением наблюдали, как преображается в умелых руках Остапа заброшенный участок. — «Ты погляди, красота какая! И дорожки у них песком посыпаны, и гладиолусы цветут, и плетистые розы, и пруд с рыбками! Вот уж действительно, не покладая рук… И дочку не пожалел, как лошадку в работу запряг» — судачили соседи.

Остап усмехнулся в усы и поставил вокруг участка глухой дощатый забор. Забор длинный, а участок с гулькин нос: три грядки с клубникой, две с зеленью, вдоль забора кусты смородины и крыжовника, две яблоньки-антоновки и владимирская вишня. Работников двое, а едоков пятеро, да кредит возвращать за квартиру… Без огорода им не прожить. За участок деньги отдали немалые, да строителям, да за шпалы, да за черепицу… Мебель — комод, этажерку, стол и две скамейки — Остап смастерил из сосновых досок, купленных по случаю; вместо кроватей были куплены раскладушки, и всё это стоило денег, а с деньгами беда.

* * *

С того дня, как они перебрались на съёмную квартиру, Наталья жила на два дома. Приезжала к отцу каждую пятницу, после работы, и оставалась ночевать. Стирала, убирала, таскала из супермаркета сумки с продуктами, варила мясной бульон на неделю, лепила котлеты… Благодарности от отца не дождёшься, но и бросить его на произвол судьбы, с тяжело больной женой, она не могла. Переделав всю домашнюю работу, без сил опускалась на диван. В воскресенье надо поехать на дачу, там работы непочатый край, Остап с Викой с утра до вечера на огороде, им поесть приготовить надо, постирать надо, дневник дочкин проверить – не нахватала ли двоек…

Иван Андреевич слушал дочь, кивал, вздыхал, но денег не давал ни копейки. «За женой уход нужен, да лекарства дорогие, да медсестре платим за догляд. Сами как-то перебиваемся, то квасок с лучком хлебаем, то лучок с кваском» — вздыхал Иван Андреевич (из какой это книжки, он не помнил, Марька притащила из библиотеки, и цитата пришлась кстати). Марька выходила её проводить, цепляясь за стены и морщась от боли. Совала пакет с отбивными, которыми они с Иваном Андреевичем «перебивались с лучком», и кулёчек Викиных любимых «Мишек» (и откуда она знает, что — любимые?)

Наталья забирала пакеты, молчала и злилась. Марью отец жалеет, а о внучке и думать забыл. А её одевать-обувать надо, пальто тёплое купить надо, сапожки зимние. Всю зиму в кроссовках пробегала, московские зимы — не кубанские, без меховых сапожек пропадёшь, без ног останешься. Да за художку надо платить: краски, рамки, кисти, холсты… и всё денег стоит, разоришься. Картошку бы посадить, как — без картошки? Да где ж её садить на четырёх сотках…

Недолго думая, Остап раскорчевал на «ничейной» полосе длинную ленту земли, скрытую от чужих глаз за черёмухами, и посадил пять вёдер картошки. Осенью соберут пять мешков, и можно жить, с голоду не помрём, и на пальто дочке хватит, и на сапоги. Главное, дочку вырастить, человеком чтоб стала. В Академию живописи поступать — репетитор нужен, опять же, деньги уйдут немалые, сокрушался Остап. А про себя уже решил: осенью картошку продадим, да смородину, да яблоки, да вишню. И наймём репетитора. Ничего, выдюжим, главное — дочку выучить.

О том, что в Строгановку без Художественного училища поступить, мягко говоря, проблематично, Остап не знал, да и откуда он мог это знать? Вика заикнулась было об училище, но ей было сказано: «Закончи сначала школу, а там поглядим. Наймём репетитора и поступишь сразу в Академию». Наталья была согласна с мужем: или училище, или академия. — «Это сколько же лет ты учиться собираешься? Нам за квартиру хозяйке платить, да за участок целевые взносы немалые. Мы с отцом не железные. Нет, мы не против, учись на дневном, только выбери что-то одно.