Добудь Победу, солдат!

Танковый клин

Глава 8

     Старшина Арбенов спустился по оврагу к берегу Волги, остановился у воды и достал из сумки пачку папирос. Что-то с тобой не так, парень, сказал он себе, прикуривая. Это все неправильно, то, чем сейчас занята твоя голова. Не самое подходящее время. Выбрось всякую ерунду из своей головы. Завтра будет тяжелый бой. А когда они были легкими? Завтра нужно выбить немцев из клина, и командование бригады, наверняка, готовит план. Ты доложишь свои соображения по поводу ночной атаки, надавишь на фактор внезапности, а решать будут они. А какие глаза у Ирмы? Карие, кажется, да, светло-карие. К черту все глаза – карие, голубые серые. Особенно серые. Это хорошо, что Ирма подала на развод в самом начале войны, и хорошо, что мы не успели привыкнуть к тому, что мы муж и жена. И ее можно понять – ты ушел в армию в тридцать девятом, потом началась война, финская война не в счет – ты не писал ей, что ты в Финляндии, и неизвестно было, сколько это продлится. Это неизвестно и сейчас, но война будет долгой, и она сделала все правильно. Все-таки хорошо быть одному. Может быть, в этом есть и минусы, но я их не знаю, пока одни только плюсы. Плюс уже в том, что нет минусов. Да, хорошо, когда некому тебя ждать. Ты замечательно, здраво рассуждаешь. Теперь подумай, как отправить эту радистку в тыл. Иначе дисциплина в группе разладится,  ты видел, как у Чердынского загорелись глаза, когда речь зашла о ней. Да, удивительные у нее глаза. Опять ты о своем. Странно, почему именно сейчас ты перестал ощущать чувство обиды, которое не покидало тебя с самого начала войны. С самого начала развода, поправил он себя, и теперь он закончился, и хватит уже об этом.   

    Арбенов остановился перед дверью, именно перед дверью, потому что утром вход в землянку штаба был завешен плащ-палаткой, а теперь тут красовалась самая настоящая дверь. Филенчатая, крытая лаком, с блестящей никелированной ручкой. Ну, дела! Штаб был полон людей, тут были все комбаты и политруки, переговаривались вполголоса. Камал подошел к Студеникину и протянул немецкие документы и свой рапорт, но тот не просматривая, сунул их в свой потрепанный портфель без ручки и, сощурившись в улыбке, спросил шепотом:

     - Ты дверь видел? То-то! Саперы нашли в школе, в подвале. Хорошо, что пришел.

     - Надо обсудить кое-что. Есть соображения по поводу этого чертова клина.

    - Потом, - сказал Студеникин, - говорят, какой-то приказ пришел из штаба фронта. А, может, еще свыше!

Полковник Горохов, о чем-то говоривший с комиссаром Липкиндом, встал, и наступила тишина. Он потер рукой небритое лицо с крупными чертами, оглядел всех усталым взглядом и начал говорить:

   - Товарищи офицеры и политработники! Все вы знаете, что положение очень тяжелое, подкрепления давно нет и, когда дадут, неизвестно. Убыль не восполняется и оборона нашего участка сильно поредела. Солдат стоит насмерть, но и от нас, командиров, сейчас зависит многое, если не все. Потому что, если кто-то из командиров дрогнет хоть на секунду… - он замолчал и взял в руки карту Сталинграда, такая была только в штабе, у других офицеров были карты боевого участка. Горохов поискал что-то на столе глазами, потом поднял взгляд на стоящего у стола зам начштаба:

- Чупров! Усы свои чем подстригаешь? Давай ножницы!

Старший лейтенант Чупров, не скрывая удивления, достал из командирской сумки ножницы и подал полковнику. Горохов примерился и начал резать, прямо по линии правого берега Волги, отсекая Северный боевой участок от реки. Половинка карты, с широкой синей ленты Волги упала к его ногам, и Чупров поднял ее, аккуратно сложил и убрал в сумку. Полковник положил обрезанную карту на стол и всем стало не по себе, потому что Волга за их спиной питала их уверенностью, была связью со все страной и оттуда, из-за Волги приходила помощь. Сергей Федорович положил тяжелые руки на стол, оперся на них, словно вдавил  осиротевшую карту в столешницу и сказал, чеканя каждое слово:

         - Приказ будет такой! За Волгой для нас земли нет!

                               *            *            *

Арбенов вернулся в полночь, и Саватеев поставил у стола помятое ведро, перевернув его вверх дном, и он, сняв через голову планшет, положил его на ведро и сел. Загвоздин пододвинул Арбенову кружку с чаем и спросил:

- Ну, что, есть хорошие новости, командир?

Новости были только плохие, потому что предположение о появлении новой немецкой дивизии подтвердилось, а у нас много убитых и пополнения не дали – бронекатера не смогли пробиться, продовольствие на исходе и в кухню угодила бомба, и придется затянуть пояса.

- Приказ командования такой, - сказал старшина, посмотрев на часы, - на сегодня на 4-00 назначена атака. Горохов выделил из своего резерва двенадцать человек. Мы пойдем первыми, снимем охранение, и надо будет поджечь как можно больше танков, пока немцы опомнятся. Саватеев пойдет в паре с Загвоздиным, Чердынский действует самостоятельно.

- Все ясно! – сказал Чердынский, и указал на спящую девушку, - а с ней что делать?

- Черт, совсем забыл, - сказал Арбенов, и секунду помедлил, в раздумье потирая подбородок. - Ладно, с ней так сделаем. Перед атакой не будите ее, пусть спит, намаялась с непривычки – до обеда проспит. Потом, дело сделаем, отправлю ее в санчасть или на узел связи.