Дочь чернокнижника

Любимый

886 год.

Место действия - Париж, осажденный норманнами конунга Сигурда.

Защитникам города неоткуда ожидать помощи. Люди гибнут от голода, вражеские катапульты превращают город в груду развалин.

Сигурд бросает все свои осадные башни на штурм, который должен стать решающим и уничтожить непокорный город.

Однако викингам не удается отпраздновать победу.

Граф Эд приказывает применить греческий огонь, секрет приготовления которого его оруженосец Озрик нашел в древних фолиантах дворцовой библиотеки.

Вражеский флот сожжен. но Эд опасно ранен.

Однако он уже догадался о том, что скрыто от многих - рыдающий у его изголовья верный оруженосец - на самом деле влюбленная девушка...

Я к нему поднимусь в небо,

Я за ним упаду в пропасть,

Я за ним - извини, гордость,

Я за ним одним,

Я к нему одному!

(И. Дубцова, "О нем")

Рана в боку была особенно опасна. Кольчуга норманнской стали, хоть и не дала вражескому копью пронзить графа насквозь, все же не выдержала страшной силы удара. Вторая рана, в бедро, оказалась менее глубокой.
Эда перенесли в тот самый дом, где еще недавно архиепископ Парижский принимал последнюю исповедь принцессы Аделаиды. Боль кровавой пеленой застилала глаза. Раздевание принесло еще больше мучений, но самое тяжелое было впереди. Уже пришедший в себя на воздухе, плачущий Озрик влил ему в рот какое-то питье и теперь промывал раны. Один из воинов тем временем прокалил в очаге кинжал и приблизился к Эду. Объяснять что-либо было не нужно, все знали, что раны нужно прижечь. Воин дал графу прикусить зубами кусок доски, через несколько секунд комнату заволокло жутким запахом горящего мяса. Раненый рычал от нестерпимой боли, бледное лицо его покрылось испариной, но он не мог позволить себе криков и жалоб. Казалось, ужасная процедура длится вечно. Беспамятство пришло как манна небесная, но не надолго.

Когда через несколько минут Эд пришел в себя, рядом с ним слышались рыдания, и кто-то отирал его лицо платком. Конечно же, это был Озрик. Морщась от боли, Эд проговорил:
— Ну что ты плачешь? И что, хотел бы я знать, ты делал в е….й библиотеке во время пожара? Только не говори мне, что захотел почитать!
— Прости, прости меня! — рыдал его верный оруженосец. — Я виноват, все из-за меня! Накажи меня, как захочешь, только не умирай! Ах, я только хотел спасти книги и не подумал, что не смогу выбраться… Если бы не я, с тобой ничего бы не случилось!
— Наказать тебя, конечно, стоит! — усмехнулся граф. — Но как-то неудобно драть кнутом человека, которого я сам же посвятил в рыцари. Надо же было додуматься — рисковать жизнью ради каких-то книжек! Около тебя на полу валялись несколько штук, но уж извини, я их не захватил.
Азарика продолжала плакать, стоя на коленях, и целовать его руку. Эду вдруг стало жалко Озрика и даже стыдно, что разозлился. Да, его оруженосец повел себя глупо и легкомысленно, но это же не со зла, и он почти ребенок! И после всего, что он сделал для своего господина, конечно же, следовало простить. Так он и поступит.
— Ну все, все, не реви, — говорил он, гладя своего верного Озрика по растрепанным черным кудряшкам. —Успокойся, я не злюсь на тебя. В меня и раньше тыкали мечами и копьями, и ничего!
— Но тебе больно! — не успокаивалась Азарика.
— Это да, но придется пережить. Я уже бывал ранен и знаю, скоро будет очень паршиво.
А сейчас я очень хочу спать, — глухо проговорил он, закрывая глаза.
Это начало действовать снадобье, которое она дала ему для снятия боли. Оно действовало еще и как сильное снотворное, поэтому уже через минуту Эд заснул. Правда, сон его в ту ночь нельзя было назвать спокойным, все-таки его трепала лихорадка, и время от времени он начинал бредить. Речи его были бессвязаны и отрывисты, лишь изредка можно было различить слова боевых команд.
Когда его бросало в холод, ему чудилось, что он снова заточен в ледяном подземелье, и он выкрикивал ужасные проклятия в адрес предателей-вассалов, Фулька и Балдуина. Азарика вслушивалась в его слова, боясь услышать женское имя. Имя Рикарды или Аолы... Но ни одно из них не было произнесено.
Холод сменялся жаром, он скидывал одеяло и метался, совершенно обнаженный, такой могучий и такой беспомощный... сейчас. Азарика обтирала его мягкой тканью, смоченной в прохладном отваре трав. На время он успокаивался и лежал на спине, а его белокурую голову она клала к себе на колени. Видимо, так ему было удобнее, потому что в эти моменты он даже слегка улыбался, лицо его становилось совсем юным, почти детским. Это трогало Азарику до слез.

Далеко за полночь, когда жар усилился, Азарика снова напоила его тем же отваром. Вспомнилось, как она, маленькая, однажды сильно заболела, и перепуганный отец тоже готовил для нее лекарства, приносил козье молоко и целыми ночами рассказывал сказки и старинные легенды. Лекарства имели противный вкус и запах, молоко ей тоже не нравилось, а вот истории нравились, даже очень. Девочка решила для себя, что главное в лечении — это интересные рассказы и обязательно что-нибудь вкусное, и переубедить ее было невозможно. И вот теперь, устроив графа поудобнее, она тихонько рассказывала ему истории о древних временах и языческих божествах и героях. Если что-то забывала, сочиняла на ходу сама. Даже рассказала ему кое-что о своем детстве. Эд вряд ли понимал смысл ее слов, но ласковый голос девушки и прикосновения ее прохладных рук действовали на него успокаивающе.

Следующие несколько дней и ночей, самых тяжелых, она не отходила от любимого, оберегая и ухаживая за ним. Командиры время от времени собирались в вестибюле, чтобы узнать, как себя чувствует Эд. По городу уже поползли тревожные слухи о его ранении, находились паникеры, утверждавшие, что граф при смерти и как только он испустит последний вздох, Париж будет обречен. Нельзя было допустить, чтобы подобные слухи распространились и дошли до Сигурда. Эбль, один из ближайших помощников Эда, почти такого же высокого роста и богатырского сложения, как граф, время от времени появлялся на стенах в золоченом шлеме и красном плаще. На расстоянии, да еще с опущенным забралом, отличить его от Эда было невозможно.
Теперь, когда Сигурд лишился почти всех своих дракаров и понес огромные людские потери, ему требовалось время зализать раны и подтянуть подкрепление из числа викингов, с переменным успехом осаждавших и грабивших близлежащие города и монастыри. Пользуясь замешательством врага, парижане совершали смелые вылазки и отбили у варваров немалое количество скота и провианта. Теперь горожанам не грозила голодная смерть. Готовую еду раздавали прямо на улицах, здесь же, в честь сожжения датского флота, можно было выпить и трофейного вина, и вот уже повсюду слышался радостно-возбужденный смех, а кое-где — песни и музыка. Многие потеряли родных и близких за эти изнуряющие, полные опасностей месяцы осады, но жизнь есть жизнь, теперь образуются новые пары, родятся дети... Это ли не счаcтье?