Дочь герцога

Глава 3

Я увидела отца сразу, как только переступила порог: темный силуэт герцога ясно выделялся на фоне окна. Он стоял ко мне спиной, заложив руки за спину.

- Ты, кажется, должна быть сейчас у себя, - внезапно раздалось откуда-то сбоку.

Я вздрогнула, резко повернулась и только теперь заметила сидящую на пуфике мачеху. Она смотрела на меня строго и словно с осуждением.

- Ступай, дорогая. Оставь нас с Теодорой наедине, - прозвучал голос отца.

Лицо герцогини сложилось в обиженную гримаску, и она с достоинством поднялась. Мой настороженный взгляд проводил мачеху до дверей. Перед тем как выйти, она обернулась и как будто хотела что-то сказать, но в последний момент передумала.

Раздался хлопок закрывающейся двери, и затем наступила тишина – отец смотрел в окно, а я вдруг испытала неуверенность и сжалась. Что теперь он думал обо мне… Было отчаянно стыдно.

- Ты честная девушка, Теодора, и твое поведение всегда было достойным, - произнес отец, не оборачиваясь.

Я молча глядела на его спину, а он добавил чуть погодя:

- Верю, что ты ничем не заслужила того, что с тобой случилось.

- Спасибо! – сглотнула комок в горле и шагнула к отцу.

Герцог, наконец, посмотрел на меня. Лицо его выглядело застывшим, лишенным эмоций.

- Мне жаль, что судьба оказалась к тебе так жестока. Жизнь часто бывает несправедливой.

Я удивилась – такие пространные рассуждения были совсем не в духе отца. И вообще он вел себя странно.

- Что вы хотите сказать?

- Я не стану отдавать Ричарда под суд, поэтому и Гектор Ронский избежит наказания, хотя порог нашего дома он больше не переступит. Это я тебе обещаю.

- Я догадывалась, что так и будет, - тихо проговорила я.

Пусть это было ожидаемо, но все равно стало больно. Я ведь мечтала, чтобы граф получил по заслугам. Хотя, наверное, рассказывать суду о том, что он со мной делал, было бы слишком мучительно. Я уговаривала себя что, может, такое решение было к лучшему. Почему-то на глаза стали наворачиваться слезы, и я больно прикусила губу, чтобы их сдержать.

- Ты благоразумна, - одобрительно кивнул мне отец. – Моя супруга говорила, что Ричард сожалеет обо всем, что случилось.

- И все? Просто сожалеет? – не сдержалась я.

Отец хмуро взглянул на меня.

- Я найду способ объяснить сыну, насколько он был неправ. Не плачь.

Мой взгляд устремился на ковер – смотреть на отца не хотелось. Он снова повернулся к окну.

- Мне пришлось принять сложное решение.

- Какое, отец?

- Я не виню тебя, но моя обязанность, мой долг – уберечь доброе имя нашей семьи.

Мне стало тревожно. Герцог словно тянул время, не решаясь сказать. Он никогда раньше не был таким…

- Запятнанную репутацию невозможно скрыть, Теодора, - герцог смотрел куда-то мимо меня. – Сплетницы уже болтают, будто моя дочь сама отказалась от девичьей чести.

Это был удар немыслимой силы. Мне показалось, что из меня выбили весь воздух.

- Почему сама? – жалобно прошептала я.

- В подобных случаях злые языки всегда обвиняют девицу.

Я разглядывала отца, все еще не понимая, к чему он клонит.

- Прости меня, Теодора, но тебе придется уехать. Я не могу позволить, чтобы честное имя герцогов Морельских пострадало.

Внутри у меня все похолодело:

- Ты от меня отрекаешься?

- Нет, - покачал головой отец и добавил то, напугало меня еще сильнее. – Ты отправишься в столицу и станешь монахиней при Храме Неведомых.

- Но ведь все случилось против моей воли!

Герцог вздохнул и едва заметно ссутулился, но я слишком пристально наблюдала за ним и не могла пропустить это движение. Оно давало мне слабую надежду, что отца еще можно переубедить – он ведь жалеет меня! Но голос герцога звучал спокойно:

- Тогда Ричарда тоже объявят насильником.

- Я никому не скажу про Ричарда! – горячо пообещала я.

- Ронский молчать не будет. Подозреваю, что источником слухов был сам граф.

Я бросилась к отцу и сжала его ладонь в своих.

- Ведь я могу уехать куда-нибудь еще! Прошу тебя, отец!

- В монастыре позаботятся о тебе, - все также спокойно ответил он. – Я сделаю хорошее пожертвование, чтобы твоя жизнь там была не слишком суровой.

Я вглядывалась в лицо стоящего так близко мужчины и видела на нем лишь уверенность в своей правоте. Что-то во мне словно надломилось, и я неуклюже осела на пол, зажимая рот рукой, чтобы приглушить рыдания.

- Не унижайся! – надо мной раздался резкий голос герцога. – Если ты моя дочь в больше мере, чем дитя служанки, согласной на все за пару дешевых сережек, то в тебе должна быть гордость.

Слова отца ударили плетью, поэтому пусть с трудом, но я нашла в себе силы встать на ноги. На то, чтобы поднять взгляд от пола, меня уже не хватило.

- Твоя судьба не обязана нравиться тебе, но встретить ее ты должна достойно. Ступай к себе и собирайся, но не бери много. Одежда и драгоценности в монастыре тебе не понадобятся. Ты уедешь завтра.

Ноги у меня заплетались, когда я шла к себе, но, помня слова отца, голову я старалась держать поднятой высоко.

Зайдя в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь. Чувствовала я себя странно – все мысли словно заменил вязкий, густой туман. Когда случайно взглянула на свою руку, поняла, что она дрожит.

На моей прикроватной тумбочке стоял хрустальный графин с водой и стакан, который я со злостью схватила. Стакан полетел в стену и разлетался на осколки.

Легче мне не стало, зато мысли прояснились. Я, глупая, верила, что с приездом герцога все наладится, но мои надежды безжалостно растоптали ради чести семьи, которая оказалась отцу дороже, чем моя жизнь.

Про монахинь я знала немного. Всем было известно, что в Храм могла прийти любая женщина или девушка – ее делали послушницей и позволяли там жить. Через какое-то время ей остригали волосы, принимали ее обеты, и послушница становилась монахиней. Этим женщинам полагалось вести праведную жизнь, молиться и работать внутри монастырских стен, выходить за которые им не дозволялось. Не такой судьбы я себе желала! Впрочем, в одном отец все-таки был прав: достоинство нужно сохранять.