Долгий поцелуй

Часть 1. Старые знакомства. Глава 1. Элизабет

Элизабет сидела на веранде отцовского дома, когда мистер Марроу - знакомый ее кузена - вышел из гостевого домика и через лужайку, лежавшую перед верандой, направился к полю для гольфа.

  Крепкий металл клюшки, которую он сжимал в руках, поблескивал на жарком полуденном солнце. Его сапоги с красной каймой на голени приминали пожухлую, высушенную жарой, траву, а белоснежная рубашка с закатанными до локтей рукавами облегала его спортивную, развитую фигуру.                                                                           

  Он шел легкой юношеской походкой, в которой Элизабет уловила некоторую сдержанность и чувство собственного достоинство: "Мол, вот, посмотрите какой я важный и привлекательный. И пускай я никому об этом не говорю, но всё равно все об этом знают".

  Проходя мимо нее, он приветственно улыбнулся и приподнял кепку - учтивость и вежливость была в крови у богатых людей, но и выражались она только к таким же, как и они сами.

  Элизабет ответила кокетливой улыбкой, которой привыкла одаривать всех своих поклонников, и добавила, к своему же собственному удивлению, еще и легкий жест рукой - словно пыталась смахнуть паучка со своей шляпки.                                                                

  Этот, вырвавшийся из под ее контроля, поступок смутил Элизабет, но смутил ровно на столько, на сколько позволяла ее гордая натуру - всего на секунду – после чего она вновь приняла  задумчивый вид.

  Мистер Марроу миновал лужайку, прошел через оградку и вскоре скрылся за зарослями живой изгороди.

  Элизабет мысленно проводила его до гольфийского поля, на котором сама бывала довольно часто, но участия в играх никогда не принимала, лишь следила за их ходом - это занятие приносило ей больше удовольствия. А потом её мысли пустились в обычное русло, и она снова принялась за чтение книги, лежавшей у неё на коленях.

  Элизабет Коллинз или как её звали среди друзей и близких малышка Пайнс, Пайнс или просто Малышка (почему именно так – речь об этом пойдет чуть позже), была довольно любознательной особой, склонной к грезам наяву и хождениям во сне. 

  Поэтому, как и положено всем творческим натурам, её самым любимым занятием было чтение книг, но книг довольно разных по сути – романы могли заменяться детективами, детективы очерками, а когда она хотела вникнуть в жизни и судьбы известных и не очень людей, узнать их пути, читала биографии и мемуары. Но в основном все же её привлекали романы.                                                                            

  В них она искала то, чего не хватало ей в собственной жизни, переживала вместе с героями все то, что переживали и они – неразделенную любовь, тяжелую судьбу, вкус первого поцелуя и долгожданного "Я тебя люблю".                                                                     

  Плакала, когда главный героям мешали быть вместе, и жестоко ненавидела тех, кто хотел их разделить, когда у них все шло хорошо. Она мечтала с такой же страстью влюбиться в кого-то, кто смог бы завоевать её сердце, защитить её, и, конечно же, иметь детей от такого человека.

  И все же она понимала, что все это глупости, дурное ребячество, и в жизни вряд ли может стать, как в книгах. Может именно от этого осознания ей и становилось одиноко, и потому-то оно и сподвигло Элизабет начать сочинять собственные истории.

  Она потратила на это занятие три года, написала массу рассказов, несколько романов (естественно любовных), отсылала их в издательства, но ничего не получала взамен – даже не присылали отказов, заставляя её каждый день гадать – получили ли они её рукопись; понравилась ли она им; когда же они, наконец, пришлют ей ответ, пусть даже и горький по содержанию.                                                       

  И в конце концов, не дождавшись, она бросила и это занятие, понимая, что у неё выходит лучше читать истории, чем их сочинять. 

  Поэтому с тех пор за ней ни кто больше не замечал писательских странностей: она не сидела по долгу в задумчивости, когда казалось будто мысли её находятся где-то совсем далеко, в каких-то недоступных внешнему миру местах; не грызла кончик карандаша, вздрагивая от вдруг пришедшей в голову идеи; и не проговаривала тихонько вслух разговоры своих героев. Ничего этого больше не было.

  Она перестала придумывать и записывать свои истории, хотя сами по себе они были довольно не плохи и, возможно имей Элизабет, хоть чуточку терпения, её творения стали бы известно не только близким и друзьям, но и широким масса. Но нет – приняв решение, Элизабет уже больше никогда не меняла его и продолжала лишь читать книги, но не писать их.

  Правда сегодня ей не суждено было следовать своей привычке и закончить еще хоть одну главу своего любимого романа. В этом были повинны две причины, и первая из них в этот момент буйствовала на втором этаже дома.