Дом на одной ноге

Дом на одной ноге

ДОМ НА ОДНОЙ НОГЕ

Сложенный из серых речных камней, очаг занимал почти всю стену в небольшой, и даже, пожалуй, тесной кухне. С округлыми шершавыми боками и упирающимся в потолок дымоходом, заслонкой, напоминающей единственный уязвимый участок тела среди мощной чешуйчатой брони, в который в решающий момент битвы непременно попадает стрела героя, он был похож на длинношеего дракона. Сказочный зверь сидел на полу, пождав под себя лапы. Серая труба с кирпичной окантовкой в навершии служила головой. Чудовище выглядывало из зарослей вьюна, которыми, как и сам дом, была порабощена крыша, и высматривало себе обед.

Внезапно в драконьем брюхе что-то задвигалось и завозилось. Оттуда, изнутри послышалось сопенье. Енька осторожно поднял на маму глаза и на всякий случай сунул свой кулачок в ее теплую ладонь. Если захотеть, наверняка можно отыскать горстку людей, которые сочли бы голодное урчание в животе у каменного монстра добрым знаком. Но он явно был не из их числа…

***

Еще вчера с кем угодно и на что угодно Енька мог бы поспорить, что он самый обыкновенный человек, который живет в самом обыкновенном доме. Осенью он собирался в школу, потому что ему исполнилось семь лет. Он возлагал большие надежды на школу. Так как хотел научиться разбираться в таких запутанных вещах как окружающий мир и человеческие поступки. Потому что не всегда находил между ними легко объяснимую связь.

Этим утром, например, его ждало потрясение. Оказывается, человек может на минутку выбежать во двор, а вернуться уже в дотла сгоревшую, черную от копоти квартиру. А еще пожар сопровождается не появлением команды героев, готовых вынести из огня самое необходимое - телевизор, холодильник, робота-трансформера, а всего лишь возней соседей, тыкающих пальцами в полыхающий огонь.

Настоящая беда - потерять дом. Век бы жить, не зная, каково это. Горит твоя недочитанная книжка, кубики, надкусанная шоколадка, недорисованная картина в альбоме, одеяло, в которое так приятно было завернуть замерзшие ноги, новенький школьный рюкзак. Горит старая и в общем-то не такая уж плохая, твоя собственная жизнь.

Енька сидел на скамейке у подъезда и ковырял носком кеда землю. Что он теперь скажет такому же как он - семилетнему человеку из соседней пятиэтажки, когда тот потребует назад свою книжку про привидения?

Вернулась мама. Она ходила смотреть, что осталось от квартиры. Присела рядом и расстроено шмыгнула носом.

• Там жить нельзя.

Енька вздохнул.

• Если только не прилетит фея и не сделает срочный ремонт. Посмотри, что я нашла в почтовом ящике.

Она достала из кармана сложенный вдвое листок. На обрывке бумаги черными небрежными каракулями было намалевано: "МОЖИТИ ПАСИЛИТИСИ В ДОМИ СЕМЬ-СЕМЬ". Писавший будто бы не мог ровно удерживать в руках карандаш.

- Кто-нибудь из твоих приятелей, как думаешь? Добрая душа. Решил нас приютить, - мама потерла закопченную щеку, - Не мешало бы ему познакомиться со словарем.

Мама всегда говорила, что даже в самые трудные минуты на лице нужно сохранять улыбку. Тогда и душа оттает. Енька попытался растянуть уголки рта, чтобы изобразить присутствие духа. Уж он-то написал бы все слова правильно, без ошибок. И не так коряво. Но теперь нипочем этого не сделать, потому что от огня не спасся даже захудалый карандашный огрызок. Мама погладила Еньку по белобрысой макушке. И, не глядя, сунула письмо в его наколенный карман джинсов.

Переждать ночь пришлось на автобусной остановке. Енька попробовал устроиться на жесткой деревянной лавке, но ничего не вышло. Стоило ему закрыть глаза, как перед мысленным взором принимались выплясывать языки пламени. Делалось жутко. Похожие шагали по своим делам, спеша поскорее поставить галочку "прожито" напротив еще одного дня. Некоторые оглядывались на двух перепачканных сажей людей: молодую женщину и светловолосого мальчика. Этим двоим совершенно некуда было спешить.

Енька размышлял. Откуда он вообще взялся, этот пожар? Накануне утром его разбудил мамин возглас. Она стояла у открытого окна и с удивлением что-то разглядывала. Енька тоже подошел к окну. На подоконнике сидела большая белая птица. До сих пор птица спокойно чистила перья. Но, едва появился Енька, она коротко вскрикнула, взмахнула белоснежными крыльями и устремилась вниз - на дворовую скамейку. Енька любил читать книжки про животных, особенно если там попадались яркие фотографии, которые никогда не надоедало разглядывать. Поэтому он немного разбирался в птицах. Эта вроде была похожа на полярную куропатку. Или сову. Непонятно только, как ее занесло в город. Им с мамой, конечно же, захотелось поближе рассмотреть диковинку, и они спустились во двор. Однако птица как назло куда-то подевалась. Повертели головами, пожали плечами, поднялись на свой этаж. Но тут оказалось, что в квартире вдруг ни с того ни с сего начался пожар. Да такой свирепый! Бушевал до самого вечера, и ничего с ним нельзя было поделать. И будто заколдованный – соседние квартиры даже дымом не затянуло. Горело только у них.

- Что могло случиться? - плакала мама, - я ведь даже не успела чайник включить!

Когда последние остатки солнца растеклись по горизонту, Еньке удалось, наконец, задремать. В его сне крутились огромные кипящие котлы, выплевывающие красно-желтые искры. Когда один такой навис над енькиной головой, чтобы вылить на него то, что там было, мальчик вздрогнул и проснулся. Прямо в глаза светил фонарь. У остановки затормозил неказистый, облезлый, вероятно, когда-то выкрашенный светлой краской, но теперь весь перепачканный грязью и облепленный сухими травинками и хвоей, пузатый автобус. Он выглядел таким старым и убогим, что казалось, его детали держались только на честном слове, ни на чем больше. На боку автобуса красовалась надпись: "СЕМЬ-СЕМЬ. Садис и торопис!" Накарябанные как попало, буквы плясали и корчили рожи, будто их выводил малыш, делающий первые попытки писать. Енька вспомнил о таинственной записке и потрогал кармашек на коленке. Прямо над его ухом раздался противный, резкий гудок.