Дом отцов Книга первая "Эмигрант"

Бэйт Авот (Дом отцов) Часть первая Эмигрант

Владимир Гораль

“Бейт авот[1]”

(Дом отцов)

Пролог

Ближневосточное солнце мощно сияло в синих безоблачных небесах. Непривычная израильская жара, после холодной и дождливой московской осени, изрядно шокировала. Вместе со многими своими попутчиками Михаил растерянно оглядывался на раскаленном бетоне аэродрома. 

— Господи, ну и духота, — измученным голосом простонала дородная блондинка, женщина вполне славянской наружности. — С ума можно сойти... И это в конце сентября!

Отстав от небольшой толпы людей, спустившихся с трапа самолета, она медленно брела впереди Мишки. За время перелёта ноги затекли и ослабли у многих пассажиров, а теперь еще и настроение упало. И немудрено, ведь в основном это публика немолодая, от сорока лет и старше.

Злясь на блондинку, случайно озвучившую его мысли, Мишка тихо пробормотал:

— Что теперь стонать? Знали же, куда направляемся.

Уставшие репатрианты, моментально вспотевшие в своей плотной одежде, большими медлительными рыбами вплывали в зал прилета. Отсекая высокими дверьми знойное поле аэродрома, гигантский стеклянный аквариум встречал новичков приятной кондиционированной прохладой. Как по команде, все входящие вздыхали и, облегчённо переглядываясь, занимали очередь к стойкам пограничного контроля.

Московский «Сохнут»[1] любезно оплатил расходы по доставке Мишки на историческую Родину. Михаил зачем-то обернулся, чтобы сквозь стеклянную стену бросить взгляд на самолет «Аэрофлота». Видавшую виды крылатую машину уже отбуксировали на стоянку, теперь она стояла рядом с элегантным бело-голубым «Боингом» израильской авиакомпании «Эль Аль». Туполев сверкнул Мишке стеклом кокпита, будто подмигивая на прощание:

— Ну что, бывай, брат! Не поминай лихом!

Из динамиков раздался звонкий девичий голос:

— Внимание, «Олим хадашим ми Русия», после пересечения границы и таможенного досмотра, все проходим прямо, вперёд по «проздору», в зал приёма «олим хадашим»!

— Новых репатриантов из России приглашают пройти по «проздору», а что за «проздор» такой, да ещё прямо и вперёд?! — раздраженно проворчал кто-то из репатриантов. — Нельзя, что ли, дорогу нормально объяснить? Если уж начали объявлять по-русски.

— «Проздор» на иврите — «коридор», — подала голос давешняя дородная блондинка.

Изрекала истину она уверенно, с нотками снисходительности. Видимо, женщина приободрилась в прохладном помещении.  

— Пора, граждане, привыкать к родной речи! — продолжила она с интонацией учительницы начальных классов.

Высокий и горбоносый, красиво седеющий брюнет лет сорока пяти, cудя по всему, муж, прервал ее:

— Люда, ты можешь не умничать, хотя бы на людях? Здесь, как в семитском анекдоте, все евреи. В отличие от тебя.

Раздражённый брюнет шипел прямо в розовое ухо, украшенное массивной бриллиантовой серьгой. Он был обременен двумя большими коробками, позвякивающими хрупким содержимым.

Пождав губы, Люда передёрнула пухлыми плечами. И примолкла, злобно сверкая на мужа крупными брюликами из-под светлых локонов.

Несколько ближних по очереди соседей смущённо заулыбались — небольшая супружеская пикировка оживила тягостную обстановку. Во всяком случае, такой она показалась Михаилу, бессознательно приписывающему свои чувства всем окружающим. Так ему было легче. Создавалась иллюзия того, что он не одинок в этом новом мире, и коренной болезненный перелом свершается не только в его жизни, но и в судьбе каждого из этих людей.

[1] Бейт Авот (дословный перевод: “дом Отцов”) – дом престарелых в Израиле (здесь и далее примечания автора)

[2] Сохнут – еврейское агентство. Международная сионистская организация, занимающаяся вопросами репатриации евреев и членов их семей в Израиль.

Часть 1.

Эмигрант

Глава 1.

“Якорь на карте”

1991

Мурманск – Панама

Новый год, тысяча девятьсот девяносто первый, Михаил встречал на переходе из Панамы в Мурманск. На Мишкином траулере заглох главный двигатель, причем зимой, в самое неподходящее для такого ЧП время года. Про место уж и говорить нечего, северная часть вечно штормящего Бискайского залива давно стала притчей во языцех.

В течение суток стармех четырежды запускал главный но, поработав несколько минут, дизель вновь начинал бастовать. Тогда чумазый, смертельно уставший дед[1] несся искать коренную причину машинной болезни. Плача и матерясь, он кубарем летел вниз по трапам, от мостика до машинного отделения.

Бывалый морозильный траулер, отданный на произвол стихии, к ночи оказался у берегов Ирландии. По воле волн и ветровых течений теперь можно было рукой подать до побережья, усеянного скалами, словно гигантскими зубами дракона.

Рейс этот не задался с самого начала. Впрочем, подобное должно было случиться, такое уж оно, «Мишкино счастье». В свои двадцать шесть солидных годков Михаил получил, наконец, диплом судоводителя, домучив неприлично затянувшееся заочное обучение на штурманском отделении мурманской мореходки. Новоиспечённого младшего штурманца Мишу Неелова осчастливили в отделе кадров.

— Повезло вам, Михаил Владимирович, — обаятельно улыбаясь желтыми прокуренными зубами, обрадовал его инспектор-кадровик. — В первый рейс штурманом, и сразу за кордон, в загранзаплыв, понимаешь!