Дом волка

Дежурство

Я так хотел сделать Ларе сюрприз. Мы встречались уже год и стоило перейти к решительным действиям. Я уходил со старой работы и принял предложение отца стать его заместителем в крупной компании, всё ради Лары. Мне казалось, что она достойна большого дома, дорогой машины, всех удовольствий жизни, а не мужа, который честно отсиживает ночные смены в офисе, отслеживая целостность систем передачи данных. Да, мне это нравится, но ради любви принято проливать немного крови, выражаясь фигурально. Или нет.

Время к полуночи, а я все думаю, моделирую в голове обстоятельства встречи. Закончить дежурство. Взять со стула куртку (все же лето кончается), сдать смену в восемь Владу, напомнить, чтобы он после своей ночной выбрасывал бутылки из-под пива. Выпить кофе на углу, да по-крепче. Снять деньги с карточки, там как раз нужная сумма, копил ведь. Поехать в ювелирку, забрать колечко, которое заказал почти три месяца назад. Оно совершенно, как Лара.

Изображение на мониторе внешних камер рябит, помехи, словно тени, мечутся перед объективом.

— Давно надо сменить эту рухлядь, сколько говорил Александровичу, - ворчать у меня в привычке, хотя, вроде тридцать ещё не стукнуло, но роковая дата уже накрывает тенью и маячит в пределах двух лет. — Он же, как баран, вооруженный властью и ослеплённый полномочиями. Ну, вернётся генеральный, я все выскажу.

Да, забрать кольцо. Потом домой, поесть, побриться, освежиться. В парикмахерскую на первом этаже, надеть свой счастливый костюм и позвонить Ларе. Она только проснулась, по голосу слышно. Лежит ещё томная, плечи белые из-под пледа выглядывают, солнце пятнами на спине греет ладошки. Каштановые волосы сияют водопадом, на подушке кружевом лежат. Откроет один карий глазик, глянет, кто тревожит ее сон, наморщит нос-курнос, губы пухлые надует, но трубку возьмёт. Ведь часа через три встреча в ресторане, а она ещё спит и соберётся часа за два с половиной.

Снова помехи. Камеры по периметру погасли одна за другой. Вот же хлам.

— Твою берёзу ветер гнул! — лучше так, чем матом, хотя искренне хотелось поведать стенам свои мысли по поводу начальства.

Приходится лезть в куртку и выходить на августовский ветер. В воздухе водяная пыль. Тот самый тип московских осадков, который больше всего раздражает. Холодная взвесь дождевых капель словно из пульверизатора падает с неба и висит над асфальтом. Промокает от нее все и сразу, холодом она оседает даже в карманах, под джинсами, в волосах. Мир через эту мокрую марлю размытый, всякое движение, словно акварель потекшая — то ли есть, то ли нету.

— Мерзость, — тяжёлый фонарик с ударной ручкой становится ледяным и скользким. — А ведь даже не сентябрь. "Без осадков..." как же, господа свиноптики!

Снаружи прожекторы, освещающие территорию, горят через один. Экономия экономная, материю твою за законы физики! С веток черемухи капает, листья все время в движении, ощущение, что весь мир вокруг перетекает и движется.

Пришлось лезть за стремянкой в подсобку, потом волочь старую скрипящую тяжеленную лестницу к щитку питания камер. Однако, щиток был цел, исправно работал. Я перетащил лестницу к ближайшей камере и тут сюрприз - провода под объективом вырваны и торчат пучком. Уже смутно подозревая, я продолжил гимнастику с лестницей. Весь периметр был ослеплён самым варварским способом.

Одна из камер была неплохо освещена, на бетонной стене виднелись крупные царапины — таких крыса не оставит. Тревога слишком поздно пнула мое сознание. Я бросился бегом к подсобке, запихнул как попало лестницу и дал деру до дверей, заперся изнутри в освещённом теплом мире, подальше от теней, дождя и всех странностей.

— Ничего, солнце взойдет и все прояснится, — негромко я успокоил сам себя, — вызову полисмэнтов, всё расскажу им, сдам смену и пусть разбираются. А у меня встреча и дела.

— Важные дела?

— Да, ва... А-а-а-а-а!

Заорал я непроизвольно, по закону жанра положено на этом моменте орать, вот я и заорал. Правда быстро успокоился — сюжет не развивался. Напротив меня, в тени угла стоял мужчина, которого я не заметил, хоть тресни. Низенький, какой-то кособокий, волосы на голове мокрые и торчком, явно давно нестриженые. Лица особо не разглядеть, но выделяется крупный нос, похожий на больную в рытвинах картошку, густые нависающие брови, да неправильной формы губы, словно много раз рваные. Судя по одежде он давно скитается, бомж, короче.

— Чего блажишь? — спросил бомж, вытирая рукавом нос.

— А чего вы пугаете? И как тут оказались? — я сжал в одеревеневших пальцах фонарик.

— Так не заперто было, а на улице погода, — он красноречиво передёрнул плечами и словно встряхнулся всем телом, аж брызги полетели, — сам видел. Вот и зашёл.

— Вам, может, кофе? — я решил не ссориться, человек не агрессивный, просто замёрз. Напряжение отпускало, я расслабился, заметно добрея. — А утром я вас подброшу куда-нибудь.

— Я бы перекусил чего, — мужчина как-то хищно облизнулся, — а до утра я сгину, не переживай. Утром мне тут делать нечего.

— Так у меня там бутеры, да еда готовая, — мне хотелось верить, что он с миром, очень хотелось, да только шестое чувство говорило, что бред все это.

— Я откажусь, лишнее, не хлопочи, — голос бомжа прозвучал низко, словно со взрыкиванием.

Я уже повернулся наполовину к коридору, хотел обернуться, но тяжесть свалилась мне на плечи внезапно. Колени подогнулись, я рухнул лицом в пол, перед глазами потемнело. Во рту привкус ковролина и крови, нос забил запах мокрой шерсти удушливый, словно меня загнали в вольер с сотней мокрых собак. По мне топтался кто-то злой, горячий, тяжёлый и голодный. Последнее я почувствовал, когда плечо будто попало в капкан — боль, как от удара ломом, а потом горячая волна от прокуса, липкая кровь на шее. Дыхание перехватило, я не помню, как вывернулся из-под туши, наверное, помог адреналин и фонарик, попавший в поле зрения.

Рывок, рука ощутила холод и тяжесть ударной рукоятки. Дальше все, как во сне. Кажется, я колошматил висящую на мне тварь, пока она не отвалилась. Потом наносил удары по лежащему на полу телу, пока оно не затихло. Пелена спала с глаз. Я дополз до окна и распахнул его.