Дорога в никуда

Глава 13.

Глава 13.

Старость - это когда уже не ждёшь от жизни

ничего хорошего, а она от тебя - ничего плохого...

Народная мудрость.

            Оказывается, это страшно, когда на твоих глазах избивают человека. По-настоящему, без киношной наигранности и трюковой постановочности. Бьют зло, чтобы покалечить, убить, уничтожить. Бьют, вымещая собственную боль, страх, ненависть, отчаяние.

            Когда парни волтузили Антона – это выглядело скорее забавно. Даже то, как Андрей пинал Ромку, не показалось ни жутким, ни бесчеловечным. Впрочем, тогда она от случившегося и в себя еще толком не пришла. Но то, что происходило сейчас, было настолько ужасным и отвратительным, что хотелось закрыт глаза и уши, чтобы не видеть, не слышать, не догадываться. 

            Суровая, режущая чувствительную кожу, веревка туго стягивала запястья, и при всем желании не получалось прижать ладони к ушам. Крепко зажмуренные глаза болели, но она все равно каким-то внутренним взором видела или угадывала в деталях: как замахиваются бородатые мужики, как, ускоряясь, их кулаки вбиваются в тело водителя. Как веером разлетаются кровавые брызги, как алые ручейки окрасили фирменную куртку в грязно-бурый цвет.

            Когда над ней навис косматый тать, которого она так душевно приласкала, Алена уже балансировала на тонкой грани между расплывающейся в глазах реальностью и спасительной ватной чернотой обморока. Действительность проявлялась нечетко и фрагментарно: Чудаков, сплевывающий красновато-вязкую слюну, главарь, гневно размахивающий руками, мешком оседающий Прохоров, мальчишка, ощупывающий кофр с камерой, какой-то скособоченный тать, придирчиво тыкающий пальцем в кроссовок, алчущий отмщения мужик, наматывающий на кулак ворот ее джинсовки… мгновенное действие, растянулось и замедлилось, словно в рапиде, и вдруг превратилось в стоп-кадр. Стрелова даже не успела осознать, почему она внезапно стала видеть все, как будто на линейке программы для монтажа, как провалилась в огромную черную вспышку. Чернота сверкнула, замерла и увлекла ее за собой…

            Неужели несколько дней назад она вскакивала по ночам, чтобы запечатлеть на жестком диске новое стихотворение? Неужели она ездила на сюжеты, писала закадровые тексты, переживая за каждое слово и шлифуя каждую фразу? Неужели это она болтала ни о чем в корреспондентской, прихлебывая горячий горьковатый кофе?  Не было такого, приснилось! Была только одна правда: долгие судорожные ночи возле неумело разложенного огня, бесконечное движение днем, болезненные спазмы в желудке. Стремительная песня мечей, бешеные глаза, бессмысленное избиение и ледяной страх, убивающие иные живые чувства.

            Бойтесь своих мечтаний, ибо они могут сбываться. Господи, кто же придумал этот афоризм? Кто?! Да какая теперь разница! Она ведь сама бегала по фэстам, фестивалям, средневековым вечеринкам, шляхетским пирам, королевским балам и прочим костюмированным тусовкам. Считалась своим парнем в нескольких рыцарских клубах, даже как-то ездила в закрытый лагерь по четырнадцатому-шестнадцатому веку. Книжки по славянике собирала, летописями зачитывалась. Да и мечтала хоть на часок, хоть минуток на пять, хоть одним глазком поглядеть, как жили, как сражались, атмосферу почувствовать. Вот теперь в полной мере да ложкой-поварешкой хлебай и наслаждайся! Причем не в роли стороннего наблюдателя, а непосредственного участника! Главное, еще звездой событий не стать, а то с такими нравами с них и колесовать станется.

            Роман методично прокручивал ситуацию. Радостных моментов было немного. Уцелела камера. Пройдошистый щенок  утянул кофр, но сам распотрошить увесистую сумочку не сумел, с «молнией» не сообразил, а ножом поперек старших соваться не посмел. А у бандюков и поважнее хлопоты нарисовались: Андрюху утихомирить, сотоварищей своих подшибленных в чувство привести, улепетнувших Владика да хмыря Неверку из-под кустов повыковыривать.  Да, видно, неплохой страт парни взяли -- мужики вернулись не скоро, зато сердитые сверх меры. Загонять беглецов до победного разбойники не стали, вдохновенно отмудохали водилу, веревки на пленниках проверили, и кинули связанных, а сами имуществом занялись. Мальчишка проворно кофр приволок, но все одно оплеуху отхватил. Камерную сумку оглядели со всех сторон, даже один едва не обнюхивал. Кто-то потянулся за засапожником.

            Леший ведает, что подтолкнуло всунуть свои пять грошей, но Роман не выдержал, заорал дуриком: «Мужики, стойте! Сам все покажу!». То ли поняли, то ли догадались, но запястья от плетеных наручников освободили, пригрозили мечом, чтоб не глупил.

            Чудаков по природе своей не любил быстро шевелиться, шустрые корреспондентки уже пять раз место съемки оббегают, со всеми на интервью договорятся, да и его трижды обругать успеют, покуда он кассету зарядит да баланс выставит. Меньше дергаешься – здоровее будишь! – отшучивался Ромка на укоризненно-подгоняющие взгляды и реплики. Но сейчас отработанные до  автоматизма телодвижения он выполнял на скорости пьяной сонной мухи. Плавно, сантиметр в минуту, расстегивал замок, медленно отводил в стороны края кофра, еще осторожнее вытаскивал камеру. Отчасти завороженные его спокойствием и неспешностью, бородачи внимали его действиям. Роман открыл карман для аккумуляторов, открутил линзу, постучал костяшкой пальца по пластмассовому корпусу. Включаться и демонстрировать работу камеры он не стал, мало ли какие у этих недоделков религиозные заморочки… хотя задумка о том, чтобы встать на колени и ткнуться лбом в пушистый снежок возле объектива, оказалась эффективной.