Дорога жизни

Дорога жизни

078. Дорога жизни

10.02.1994

Не успел я вернуться с Кустанайского участка, как ровно через три дня мне пришлось лететь туда снова. Место нашлось только на «Ан-24» – билетов на нормальный самолёт не было. Кустанайский авиаотряд летал в Алматы на своих самолётах, но в былые времена их рейс «Х-1001» садился по дороге в Аркалыке и Караганде. Приятного в таком полёте было мало, но когда рейс стал называться «1025» и летел 4 часа 10 минут без посадок по дороге, лучше не стало – на первых четырёх-пяти рядах «Ан-24» ревело так, что ты вылезал после полёта с квадратной башкой, и на ближайшие полдня терял способность что-либо соображать…

Как-то, года за четыре до этого, таким же рейсом улетал в Кустанай к невесте Игорёк Кичигин. Народу набралось едва на полсамолёта. Основной костяк пассажиров того рейса составила какая-то организованная делегация, бывшая достаточно навеселе. Когда один из пилотов закрыл дверь в самолёт и пошёл в кабину, один из членов делегации крикнул ему вслед: «Счастливого Вам полёта!» Лётчик удивлённо обернулся: «Это Вам – счастливого полёта!» На что мужик-пассажир немедленно отреагировал: «А у вас что, парашюты есть?» Взлетали под дружный хохот половины салона…

В Алматы шёл снег. Мы сели в самолёт, но прошёл почти час, а мы всё не летели. Дверь на улицу ещё не закрыли, и я решил отпроситься покурить. Бортпроводница была не против, но только велела уйти к самому забору авиазавода. Я отошёл туда, и вскоре компанию мне составил мужичок в форме какой-то очередной «Секьюрити». Оказалось, что весь задний багажник самолёта забит компьютерами, которые везут в какой-то банк, эти три мужика их охраняют, а самолёт не летит потому, что лётчики ждут, пока приедет специальная машина и обольёт наш борт антиобледенительной жидкостью.

Слово за слово, и мужик мне сказал: «Приходи после взлёта – мы тебе нальём!» А я ему ответил, что у меня тоже с собой кое-что есть. Мужик несказанно обрадовался и даже радостно потёр ладошками. Возле самолёта тем временем и вправду нарисовалась автоцистерна, и мы побежали к трапу.

Минут через пятнадцать после взлёта я взял две бутылки какой-то 35-градусной настойки, которую купил в дорогу, и шоколадку для стюардессы. Со всем этим хозяйством я пришёл в хвостовой отсек – там было так же тихо, как в первом салоне «Ту-154», и мне понравилось. Прямо на компьютерных коробках уже был накрыт дастархан. Я добавил «к столу» свою настойку, и мне велели забраться ближе к хвосту. Когда я там уселся, оказалось, что прямо за моей головушкой на довольно острых кронштейнах висит ярко-оранжевый шар «чёрного ящика» – об этом нужно было постоянно помнить, опрокидывая очередную рюмашку, чтобы не стукнуться об их уголки.

Мы попили с охранниками часа два с половиной. По ходу полёта к нам по очереди пришли угоститься двое из четырёх или пяти лётчиков экипажа этого самолёта. На последние полтора часа пришлось рассосаться обратно по местам, и стало скучно. Через положенные ему 4 часа 10 минут самолётик плавно притёрся к мёрзлым плитам кустанайской полосы. На улице было полтретьего ночи и минус 25, но без ветра…

Мне нужно было попасть к тому из двух продуктовых магазинов «Апогей», который был ближе к автовокзалу. Обнаглевшие таксисты заломили такую цену, что я послал их всех подальше, и пошёл от аэропорта пешком! Мимо своего участка, каких-то общаг и «Ремдортехники», через бывший ж. д. переезд, я минут за 15 или 20 добрался до улицы Карбышева, и уже там поймал такси. Цена за проезд упала ровно втрое, и я добрался до своих знакомых.

А к вечеру следующего дня Наиль уже отправлял меня в Россию. Восемь тонн нашей огнеупорной смеси закупили на Коркинском цементном заводе в посёлке Первомайский под Челябинском, и теперь нужно было её туда отвезти. Татарин нанял «КамАЗ» частного дальнобойщика-«сталкера», которыми тогда был полон не только сам Кустанай, но и все его окрестности.

Казахстан в те времена запретил вывозить через таможню любые продукты питания, и эти «сталкеры» на своих машинах, гружёных тушёнкой, макаронами, мукой, зерном и морожеными тушами мяса, каждую ночь уходили тайными степными тропками в неприлично голодный Челябинск. В обмен на продукты «сталкерам» давали всё, что угодно!!! Они брали цемент в мешках, листовую медь, трубы, автозапчасти, и теми же тропками везли назад в Казахстан.

Мой «сталкер» дико обрадовался, что груз совершенно официально затаможен, и ему можно ехать по трассе, как по проспекту. В девятом часу вечера мы выехали в сторону Фёдоровки и километров через двадцать от Кустаная нас остановили стоявшие на трассе наши казахстанские менты. Радостно потирая ручонки в предвкушении богатой наживы, один из них полез в кузов нашего «КамАЗа», увидел кучу мешков, но быстро понял, что это не продукты, и здорово погрустнел. Второму я подал грузовые таможенные декларации и спросил, какие у него проблемы. Тот мельком взглянул на разноцветненькие листочки ГТД и сразу понял, что здесь ему не светит. В жуткой злобе он перетряс у водителя все документы на машину, но и там тоже всё оказалось в порядке. С самой кислой физиономией он нас всё же отпустил.

Дорога шла рядом с железнодорожным полотном, и местами была здорово переметена снегом. Где-то через час нас ослепил шедший навстречу локомотив, и все машины, от греха подальше, остановились и ждали, пока он проедет. Тепловозник и не думал выключать дальний свет, и минут через десять протащил мимо нас длинный и разномастный пассажирский состав. Это был знаменитый «челночный» Челябинск–Джетыгара, который потом, ещё через год, отменят…

Трое таможенников российского поста в Троицке откровенно обалдели, когда увидели идущий мимо них по официальной трассе тяжело гружёный «КамАЗ». Но останавливать нас не стали – в Россию везите, ребята, что хотите! Они трясли только тех, кто ехал обратно. Часам к трём ночи мы подъехали к Коркинскому цемзаводу, выпили со «сталкером» бутылочку водочки и улеглись спать.