Дождь из пепла

То, чего не может быть

     Ночью звуки кажутся громче из-за господствующей вокруг тишины, шорохи слышнее, воздух, особенно летом, вязкий, прохладный, заставляющий вдыхать полной грудью.
    Каждое движение в этой ночной тишине отдается отчетливым гулким эхо. Во всяком случае так кажется мужчине, что пробирается сквозь развалины и каменные джунгли разрушенного, так и не восстановленного до конца города. Мужчина знает здесь каждый самый маленький камушек, он бывал тут множество раз. Выбивал крошево из полуразваленных стен автоматными очередями, получил свое самое тяжёлое ранение и готов был уже попрощаться с жизнью, ловил и мучил потом в допросной людей, стараясь любыми способами выбить из них информацию. Сюда он приезжал на огромных боевых машинах, чтобы в очередной раз, рискуя жизнью, сохранить покой жителей города. Именно здесь каждый раз его сердце замирало, когда он видел в оптику прицела её. И сегодня, под покровом ночи, в оглушающей тишине, стараясь смягчить шорох своих шагов, он идёт к ней. 
    Он знает, она ждёт его. Она ждёт его днем, по ту сторону баррикад, готовит ему ловушки, минирует дороги, чтобы он и его отряд подорвался во время рейдов, оставив сиротами детей, оторванные конечности, разорванную плоть, боль и смерть. Она сидит в засаде и поджидает его, чтобы пуля выбила его, не очень хорошо соображающие, мозги, заставив взгляд навсегда замереть в одной точке. Как она потом будет жить без его глаз, без его стальных объятий, без его губ, дающих ей сладостное упоение, она старается в тот момент не думать. А ночью, она ждёт его, трепеща и пылая от страсти, потому что он придёт к ней, и в его объятиях она получит такое удовольствие, какое не получала нигде и ни с кем. 
    Это были самые странные отношения, которые вообще, за всю историю человечества, случались у людей, и в то же время банальные до оскомины. Командир патруля и террористка. Джойс Саммерс и Эллисон Шепард. Небо и земля. То, чего никогда не должно было случиться. Люди, которые никогда не смогут быть вместе. Однако он здесь, и она ждёт его. 
    Мужчина, стараясь быть незаметным, отходит от стены и пробирается к низенькому, полуразрушенному строению. Там, в этом подвале, его ждёт та, к которой он не может не приходить. Всё его накачанное тело, разрисованное татуировками, вибрирует в предвкушении. Ещё несколько шагов, ещё несколько минут, и она будет бешено целовать его обветренные губы, тело, подхваченное им после разлуки, медленно съедет вниз, коснувшись ногами пола, руки зароются в короткие волосы, и не станет ничего вокруг, только опьяняющие объятия, сумасшедшие поцелуи и единение сплетённых тел. Они оба не могут без этого жить. 
    Они должны скрываться всегда, везде, от всех. Это невыносимо, знать, что в следующую секунду ты можешь убить ту, которая кружила голову, отключала разум, заставляла почувствовать жизнь. Эти отношения ни на что не похожи. Нет, скорее так: похожи на то, что не могло произойти нигде и никогда. То, чего не может быть. Но это есть, и он уже здесь. 
    Эллисон слышит его шаги. Они тяжёлые, как и весь он сам, такие уверенные, и в то же время осторожные, будто он старается еле касаться земли. Он пришел, опять. Теперь её скрученное тревогой тело целых несколько часов будет предаваться упоению, она сможет себе позволить спокойно, мирно нежиться в его объятиях и закостенеет потом до следующей встречи.
    Она стремительно подаётся ему навстречу, глядя в лицо, озарённое улыбкой. Только с ней и только ей он улыбается так невозможно открыто, искренне и при этом становится таким славным, что узнать в нем сурового командира уже никак не выходит…  
    Он подхватывает ее, смотрит снизу вверх в ее фиалковые глаза, она сползает вдоль его тела на землю и уже почувствует его желание. Можно отпустить свои чувства на волю, отдаться полностью, до капли, позволить безумной страсти, захватывающей их обоих до донышка, вытравить из груди все тревоги и печали. Их поцелуи настолько глубокие, что непонятно, где его губы, а где ее. Он хочет ее всю, каждую клеточку, на это время она принадлежит только ему, и он вообще не понимает, что значит, быть без нее. Она часть его, его продолжение, нельзя, чтобы она была где-то далеко, это… несправедливо…
    Она совершенно не соображает, когда его руки сжимают ее до боли, до всхлипов, до хруста. И готова каждый раз растворяться в нем, отдаваться настолько безотчётно, что забывает себя, свое имя, свою принадлежность. Она гладит его мощные плечи, горячо целуя его колючие щеки, легонько кусает за мочку и постепенно возвращается к губам, обводит их языком, вырывая у него приглушенные стоны. Он пришел, он жив, здесь, с ней рядом, он хочет ее, и больше ничего не существует.
    И нет больше непримиримого конфликта, пропастью лежащего между ними, нет претензий, обид, гнева, раздражения. Люди, которые понимают, что им отпущено совсем немного, чуть-чуть, капелька счастья, пьют его, не спрашивая и не отвлекаясь на всякую ерунду. 

*  *  *

    А начиналось все обыденно и повседневно. Это был один из самых первых конфликтов, затеянных группой людей, недовольных режимом. Откуда взялись эти люди, кто ими управлял, что конкретно они хотели — защитники порядка в городе не знали. Недовольные организовывали стычки с патрульными, демонстрации, сходки, бросали в патруль бутылки с зажигательной смесью и камни, минировали дороги, устраивали провокации в общественных местах. Они не представляли угрозы как таковой, но были большой занозой в заднице. 
     Командиру патруля Джойсу Саммерсу это было известно, как никому. Сколько ребят оказывались в больнице после патрулирования потенциально опасных районов, не сосчитать. А ведь у каждого были родители, жены, дети или просто девушки, с которыми они встречались, но которые переживали за них не меньше, чем родные.

     После ужасной войны, которая унесла жизни миллионов по всему миру, и последовавшего за ней кризиса людей вообще осталось немного. Жалкие кучки выживших объединились в уцелевших городах и старались хоть как-то существовать на осколках цивилизации. Город в котором жил Джойс Саммерс, был одним из немногих, в котором сохранилось подобие прежней жизни, хотя саму эту «прежнюю жизнь» Джойс уже не застал. Он родился в этом разрушенном городе, в общине, под предводительством человека, который взял на себя груз проблем выживающих, определил каждому занятие по силам и возможностям. И конечно, главным вопросом на повестке дня была и остается безопасность. Родители Джойса были патрульными, и сам он пошел по их стопам. А ту самую «прежнюю жизнь» Джойс видел только на картинках в старых потрепанных журналах.