Драгана. Сердце медведя.

Глава 1. Ельник

Куропатка слетела с дерева, и Драгана, злобно простонав, опустила лук. Они с матерью не ели два дня ничего кроме грибов и ягод, а рыба в их маленьком пруду возле землянки уже как с месяц перевелась. Драгана выловила всю ту, что ловилась, не оставив ничего для будущего потомства. Ни рыбки, ни икринки. Но откуда ей было знать, что так нельзя? Разве ее мать, Братислава, хоть однажды давала дочери уроки женской природы? Разве учила обращаться со своим телом, которое уже начало расцветать и давать красный сок? Разве говорила она Драгане о том, что выносила ее в своем лоне? Нет, Братиславе не хватило смелости, и маленькая Драгана утешалась байками о том, что ее сплела Великая Ткачиха. Как и остальных в их ельнике: куропаток, зайцев, рыбешек и даже саму Братиславу.

По весне Драгане стукнуло пятнадцать, и вместе с тем ее тело решило, что время пришло. Слишком поздно по сравнению с другими девушками Велесберии: те, особенно божественного рода, к пятнадцати годам обычно несли уже второго дитя и готовились к третьему. Пришла кровь, проклюнулись волосы в нежных сакральных местах, налились груди, но не пришло желание. И было бы кого желать? Там, в густом ельнике, спрятанном от всего княжества, Драгана провела все свои пятнадцать лет от своего рождения и не знала иных людей, кроме себя и собственной матери. И потому вместо желания плотских страстей пустоту в чреве заполнило нечто иное: охотничий запал. С первой кровью Драгана сделалась неспокойной. Доселе прилежное дитя, она не могла усидеть на месте во время часа грамоты, нервничала, румянилась, едва подавляя в себе желание что-нибудь сломать, уничтожить, умертвить, посмотреть, что будет, если ослушаться мать.

И вот, юная охотница, занимавшаяся этим ремеслом всего-то не больше трех месяцев, стояла посреди родного ельника и злилась на Великую Ткачиху — ей ведь нужен был хоть кто-то, на кого можно было злиться.

— Чего же ты сейчас их не сплетешь, когда нам едать нечего?! — бурчала Драгана, отчего-то представляя, что Великая Ткачиха где-то сидит на небе и слышит ее, но не отвечает. Нарочно. — Чем не угодили мы тебе, старуха?! Потешаешься над нами?!

И сколько бы дней Драгана ни училась стрелять из самодельного лука, у нее никак не выходило поймать ни куропатку, ни даже рябчика. То ли ей не хватало умения быть тихой, то ли лук слишком скрипел — но рябчики и куропатки успевали удрать до того, как Драгана только начинала натягивать тетиву. Иногда помогали самодельные ловушки и капканы, но ждать приходилось долго.

— Ах так, — девчушка пробубнила про себя, утирая бегущие сопли рукавом. Уже холодало, было по-осеннему морозно, кончался вересень, месяц цветения вереска, а Драгана поспешила и вышла на охоту в одной только рубахе, завязав ее узлом между ног, чтобы подол не мешал бегать.

Молодая охотница почесала до красноты коленку, щеку, но зуд никак не уходил. Видать, оранжеголовая куропатка разозлила ее с лихвой. Тогда Драгана вытянула руку вперед, чтобы осмотреть лук.

— Уродство какое!

Драгана натянула тетиву, прицелилась в шишку на одной из нижних еловых веток и отпустила стрелу. Та покряхтела, но все же свистнула. А что толку, если шуму наделала? Тут не только куропатка с соседней ели улетит, но и боги, давно ушедшие с земель, за Мавкино море, навострят уши. К слову о богах: хоть это и были сказки ее матери, Драгане хотелось в них верить. Море! И что это такое и как это можно себе представить? Наверное, это как небо, только наоборот.

— Значится, дело в тетиве… — на этот раз Драгана почесала затылок и побрела искать стрелу в можжевеловых зарослях. — Надо править…

Девчушка не знала, что лук, который она придумала одну седмицу тому назад, уже давно существовал в мире, потому как она и не знала, что мир, дальше ее хвойной дубравы, пруда, землянки и матери, существует. И даже Мавкино море существует. Драгана была уверена, что сама выдумала и изобрела такое потрясающие орудие. Она даже научилась сбивать шишки с деревьев, но эти… куропатки! И, быть может, если бы Драгана ведала больше об искусстве владения луком и его изобретении, то давно бы смастерила кое-что получше. Чего только стоили наконечники из сварогорской стали! Их можно было бы добыть и здесь, в Велесберии, правда выложив серебряников в четыре раза больше. А пока… только один гибкий прутик, заменяющий дугу, и другой прутик, заостренный камнем. Тетиву она сплела из собственных волос. Природа наградила ее густой и белокурой, как пшеничное поле, косой, и, казалось, только одним ее волоском можно было перерезать кому-нибудь глотку. Что же до названия, это мать подсказала Драгане назвать лук — луком, поскольку сама Драгана звала ее изобретение просто “штуковиной”.

— Почему же… “лук”? Что это за слово такое? — удивлялась Драгана.

— “Лук” на роданском — значит, “изогнутый”, “изгиб”. Из роданского слово перешло в берский сразу после войны, и так и прижилось. Ты снова не делала те задания, что я дала тебе после нашего часа грамоты? — умело выкручивалась Братислава, говоря с дочерью на берском. — Впрочем, называй его, как хочешь. Я просто подсказала…

— Зачем мы вообще говорим на двух языках? — сдвигала брови Драгана, снимая со спины лук и укладывая его на особенное место у кровати. — Куропатки и рябчики ни того, ни другого не ведают, я проверяла. А больше говорить нам не с кем! Так, какой прок?

— Не ерничай! — Братислава только вздыхала и легонько толкала дочь в спину между лопатками, чтобы та шла скорее умываться.

— Хоть бы эта старуха мне хоть раз ответила, а то ведь молчит, — продолжала бубнить Драгана, нагнувшись над умывальником.