Дроздовцы

Дроздовцы

       Юго-западный склон Малахова кургана. Вдруг дрогнули колени и сердце пропустило удар…  Вот поворот на кладбище.  От инвалидного домика остались только руины. Ворот не стало, снесло, наверное. Сразу направо в углу…  ага здесь, вот и миндаль… тогда еще был несмелой веточкой, а сейчас зрелое дерево, хоть и обожженное, практически лежит… и две, нет три глубоких воронки. Как же так?!...

        - Триста пять миллиметров. - констатировал молоденький штурмбаннфюрер, перепрыгивая с камня на камень. - Это их батарея, на Херсонесе. Положила три снаряда и смела наш батальон. Что мы тут должны  найти?

        - Цинк. Цинковый гроб. Или гробы. Или таблички… на дереве писали. Что-нибудь бы найти… Прямое попадание, надо же.

          - Что написано на табличках? Может фамилии?

          - Полковник Гордеев и капитан Туцевич.

          - Полковник и капитан!? Полковник и капитан не могут быть рядом! Это как небо и земля!

          - На самом деле это еще более странно, майор. Это генерал и полковник!

         - Господин полковник! Это не мое дело, но может я, если буду знать больше, смогу Вам помочь? Кто эти люди? Затрапезное кладбище! Генерал и без памятника? Нонсенс. И надписи на  деревяшках… полковник и капитан? - штурмбаннфюрер остановился возле пожилого, седого усача, одетого в полувоенную форму.

      - Ищите майор, ищите… Двадцать лет! Эх! Сколько ждали, хоть, что-нибудь ведь должно сохраниться! - пожилой усач присел на вывороченный взрывом камень. - Ищите майор, ищите.

        … Взвод, приданных саперов, свернув свое снаряжение, уходил вниз по Доковому оврагу.

        - Бесполезно. Столько железа в земле. - немецкий офицер, очищал палочкой землю с сапога.

     - Вы, русские, странные люди. Ваше существование с древности окутано сонмом каких-то преданий и легенд. И даже сейчас, в двадцатом веке, Вы заставляете меня искать гробы! Просто мистика какая-то! Я офицер разведки! Я не могу искать мертвецов. Господин полковник, объясните мне, что такого сделали эти люди? …

      - Я уже понял. - седой полковник, оглядывал склон Малахова кургана. – Прямое попадание и опять от красных. Пусть не тех, но все же. Может это и к лучшему. Эх! Давайте помянем моих товарищей майор. Они второй раз погибли как солдаты.

      - Помянем, в смысле?- немец вопросительно посмотрел на седого.

      - Помянем, значит, вспомним, почтим память. Не беспокойтесь, у меня все с собой. -  и достав из сумки платок, пожилой стал накрывать нехитрый стол, прямо на камне, оставшимся от разбитого, взрывной волной тяжелого снаряда, инвалидного домика. - Митрич меня простит. Обещал присматривать. Жив ли?

      - Митрич? А это кто? Тоже полковник?

      - Инвалид одноногий. Бывший морской старшина. Присматривал за могилками, тем и кормился. Мы ему двадцать пять рублей заплатили. Еще брать не хотел. Подходите штурмбаннфюрер, не брезгуйте. - седой полковник наливал прозрачное в серебряные рюмки. – Смирновская! Специально вез. Господи, упокой души убиенных твоих воинов! - и крестообразно брызнув на развороченную землю, широко перекрестился.

      - Вы язычник, полковник. Это жертвоприношение? Но русской водки я все-таки выпью. Давайте рассказывайте про генерала, который похоронен как солдат с гробовой надписью на простой доске, что он полковник, но к нему едут через всю Европу по приказанию руководства СС.

       - Что ж Вам рассказать-то?  С чего начать?

      - А вы начните сначала. Так по-моему говорят в романах, да и у нас в разведке. Кто? Когда? Почему и с кем?

       - Сначала, говорите. Ну, хорошо. Тогда я начну с конца.

       - Валяйте с конца,- штумбаннфюрер занялся закуской.

       - Вы недоумевали, как могли быть похоронены рядом генерал и полковник. А, что вы скажете, когда узнаете, как оказались эти два гроба в Севастополе. После гибели, генерала Дроздовского и полковника Туцевича похоронили в городском соборе в Екатеринодаре, после войны красные переименовали его в Краснодар. А дивизия продолжала воевать. Дошли до Харькова, потом отступление, потом практически бегство. Так вот, чтобы не оставлять на поругание могилы наших командиров, специальный отряд, почти все офицеры, ворвались в уже захваченный красными город и увезли гробы с собой. Везли их в обозе, при них постоянно дежурил почетный караул. В Новороссийске погрузили на пароход и вывезли в Крым. Но и в Севастополе сработала опаска, похоронили тайно. Нас было всего пять человек, изменили имена на дощечках … думали все устоится, поставим памятник. Даже придумывали какой. А почему, вы спросите,  такое отношение? Расскажу и об этом. Дроздовский был особым человеком, поверьте это не высокие слова, я с ним с Первой мировой. Он отдавался военному делу весь, как говорится, без остатка. Вот и сгорел так быстро. Не жалел никого, и прежде всего себя. Требования были высочайшие. Если под пулеметы — он первый, его просят беречься, а он говорит: «Как же я мол, братцы буду пригибаться? А подчиненные что подумают». Из-за этого офицеры поневоле поднимали требования к себе, а за ними и солдаты тянулись. Это привело к следующему. Бывало в бою, вдруг почувствовал какой-нибудь командир момент нужный, встает и идет на врага. Идет не оборачиваясь, может папироску начать прикуривать или перчатки вдруг одевать. Вроде как для офицерского форсу. А почему не оборачивался-то, а потому, что у него даже мысли такой не было, что его подчиненные за ним не поднимутся. Если обернется, то может невольно обидеть недоверием бойцов. На красных большое впечатление производили такие атаки. Страшно воевать против того, кто с презрением относится к смерти. А когда таких рота или батальон, а то и полк?