Другая (живая) жизнь

Другая (живая) жизнь

— Вот дурак, — хмыкает девчонка, неприлично долго и внимательно рассматривая Ричарда. — И дурак странный.

«Сама не лучше», — мысленно кривится Ричард, но молчит, сдерживается. Хотя ему есть что сказать — начать хотя бы с внешнего вида этой... хм... особы. Ричард морщится и старательно смотрит в сторону, чтобы не провоцировать самого себя.

Он не привык к такому обществу, к таким людям. С самого детства ему внушали, что все, кто беднее, ниже по статусу — лишь грязь под ногами их семьи. С ними неприлично разговаривать, да что там, даже смотреть в их сторону не стоит. Вдруг... испачкаешься?

Эта девчонка как раз из таких: невоспитанная, не имеющая ни малейшего понятия об этике и нормах поведения. Вызывающая у Ричарда чувство брезгливости. Если бы не крайняя необходимость, он бы не стал находиться рядом с ней ни секунды; да и не получилось бы — таких... личностей никогда не было в его круге общения.

Девчонка подходит до неприличия близко и снова окидывает Ричарда внимательным взглядом, от которого хочется срочно вымыться.

— Ты в _этом_ собрался идти? — Она картинно закатывает глаза и тычет пальцем сначала в лакированные ботинки, а потом в официальный костюм. И ржёт. Именно ржёт, а не смеётся: громко, уперев руки в бока, даже не заботясь о том, что для девушки неприлично так широко открывать рот.

Ричард снова морщится — нельзя же быть настолько бескультурной. Цивилизованное общество есть даже в этой дыре и обитает в пропахшем кислым пивом и покосившемся на одну сторону пабе, который местные называют «Конец света». Хотя в этом городишке всё попахивает — воняет! Исключительно воняет! — концом света: размытые дороги, убогие домишки, наглые и хамоватые обитатели. И Ричард бы ни за что на свете не сунулся в эту дыру, если бы не сложившиеся обстоятельства.

Когда отец рассказывает ему о болезни матери, Ричард, ни минуты не сомневаясь, говорит, что сделает всё возможное. И невозможное тоже. Именно к невозможному и относится то, что он решает сделать, — обратиться за помощью к ведьме. Обратиться за помощью к тому, в кого не верит. К тому, чьи силы презирает и считает выдумкой.

У ведьмы платье в заплатках, встрёпанные волосы и громкий голос. Ведьма до неприличия молодо выглядит и кажется младшей сестрёнкой Ричарда. У ведьмы в покосившемся доме отвратительный беспорядок и потрёпанные книги вперемешку с тыквами на каждой полке.

Ведьма соглашается ему помочь, но в качестве оплаты требует настолько странное, что Ричард на мгновение задумывается, а стоит ли оно того вообще? 

— Помогу за несколько мгновений твоей жизни и взгляд со стороны. 

«Что за ерунда? — хочется спросить Ричарду. — Ты в своём уме?» Он молча разглядывает покрытые пылью полки, не решаясь хоть что-то ответить, ведь от этого зависит судьба — и жизнь — его матери.

— Думаешь, что я сумасшедшая?

«Конечно да».

— А ты кажешься умным, когда молчишь, — хмыкает девчонка. — Вот только мысли у тебя громкие — слышно и так.

Ричард хмурится, пытаясь держать собственные мысли в узде, но получается плохо: они вьются роем назойливых мушек и совсем не дают сосредоточиться. Проще всего развернуться и уйти, вернуться обратно в поместье и уповать на компетентность врачей.

Вот только...

Вот только они уже всё перепробовали, и остался только этот сумасшедший вариант. Так стоит ли он того?

Девчонка выжидающе наклоняет голову и нетерпеливо постукивает пальцами по грязной столешнице.

Конечно стоит.

Ведь Ричард готов отдать не только жизнь за жизнь своей матери, но и всё, что у него попросят. Вот только бы понять, что именно означает странная формулировка — явно не деньги и не что-то из его сферы влияния.

— Я согласен, — говорит Ричард, и голос его срывается, выходя странно каркающим.

Девчонка выдаёт ему сменную одежду: огромный комбинезон и резиновые сапоги, всё на пару размеров больше, чем требуется. «Отцовское», — хмыкает она, с видимым удовольствием наблюдая, как Ричард кривится: он надевает поношенную — без возможности хотя бы её выстирать — одежду впервые в своей жизни.

Когда они заходят в лес, Ричарду начинает казаться, что никакого городишки за их спинами не существует — звуки отрезает мгновенно. Идти между деревьями трудно, непривычно — тропинка заканчивается практически сразу, через несколько десятков метров.

«Проще было бы взять вертолёт, — думает Ричард, с отвращением отодвигая от лица ветки, опутанные паутиной. Экономия времени, нервов и прочего. — И сделать для него посадочную площадку прямо посреди леса».

Он уже не уверен, что сделать невозможное — это для него. Хочется развернуться и пойти назад, в свой мир, где нет мерзкой одежды, мерзкого леса, всей этой мерзкой ситуации, в которую он добровольно себя засунул. Хочется достать наушники и отгородиться от назойливой болтовни девчонки о лесе, о людях. О том, что их связывает. Как будто может существовать связь между человеком и деревом. Что за ерунда?!

Но больше всего Ричарду хочется сесть — в удобное кресло, а не на голую землю! — и никуда не идти — ноги болят с непривычки, сапоги натирают, а пластырей — не говоря уже о возможности обратиться к семейному доктору — у Ричарда нет. Раздражает.

В лесу неприятно пустынно, и когда Ричард ощущает на себе чей-то взгляд, чьё-то присутствие, девчонка резко и без объяснения причин хватает его за руку — бесцеремонно и внезапно сильно и цепко, тащит за собой, ничего не объясняя, лишь изредка оглядывается на мгновение и смотрит куда-то назад — сквозь него, Ричарда — ставшим чересчур серьёзным взглядом чёрных глаз.