Другие правила

Глава 23. Траур

Валери первой почувствовала, что с бароном что-то не так. Она проснулась среди ночи и просто ощутила, что в замке стало на одного живого человека меньше. Как будто ее кто-то потряс за плечо. Вскочив, она накинула пеньюар и бросилась в покои барона. Она барабанила в дверь, пока не вышел старый заспанный лакей и не осведомился, весьма невежливо, чего ей собственно надо от его господина. Валери оттолкнула старика и бросилась в спальню.
Казалось, ничего не произошло. Но в лежащем на кровати и вроде бы спящем человека не было ни искры света. Старик тоже почувствовал, что что-то не так. Он зажег подсвечник и подошел к барону. Валери сжала руки, ее всю трясло от ощущения полной безнадежности. Она принесла несчастье и в этот дом тоже. Валери ловила обрывки мыслей барона, которые еще витали в темной комнате. Он страдал из-за Катрин. Он плакал... плакал из-за ее падения. И, хотя де Безье заверил его, что происшедшее никак не скажется на его планах жениться на Катрин, барон с ужасом думал о ее будущем.
Последние мысли отца были о любимой дочери.
Валери развернулась и вышла из комнаты, чтобы не слышать причитаний старого лакея. Она медленно побрела к себе, но натолкнулась в темноте на Филиппа.
-Можешь не идти туда, все кончилось, - она отстранилась от него, - это мы с тобой убили его. Я же говорила, что не надо ехать к родне. Мы ничего хорошего еще никому не сделали. Надо было сразу отправить меня в монастырь. Ну сожгли бы его, но наши родственники не пострадали бы.
Филипп прижал ее к себе несмотря на сопротивление.
-Мы не приносим несчастья, Валери, - сказал он, - это ты наделена способностью будить самое сокровенное в человеке. Это не так плохо. Барон умер потому, что слишком любил. Самое важное, что двигало им, была любовь к Катрин.
-Катрин тоже пострадала, - она отвернулась от брата, - пострадала потому, что я хотела переиграть этого ловеласа. Ну вот, переиграла. Так просто. Только он отомстил. И, видимо, я должна признать себя побежденной. Хоть он и отдал в этой игре жизнь. Я — играла. А проиграли Катрин и ее отец! Люди, которые не сделали нам ничего плохого! Даже наоборот, они сделали нам много добра. Теперь я вовеки с кузиной не расплачусь.
Филипп усмехнулся:
-Оставь ее Жоржу. Она — его добыча. Пусть сами разбираются, без твоей помощи.
-Катрин и так достаточно пострадала.
-Катрин пострадала в первую очередь потому, что отец не объяснил ей, что нельзя ходить ночью в темные удаленные помещения с малознакомыми мужчинами, - сказал Филипп сухо, - а уже потом потому, что ты затеяла игры с дАнтуаленом. Выиграл тут только Жорж. Возможно, это их судьба, так что не усложняй.
-Ты всегда находишь оправдания. Но их нет. Это я убила барона и я стала причиной падения Катрин. Хорошо хоть удалось отговорить ее прыгать в пропасть.
Филипп крепко сжал ее руку:
-Пока ты не перестанешь винить себя во всем, тебе не выйти на следующий уровень. Люди имеют свою судьбу. Возможно, ты просто подталкиваешь их к исполнению их личной судьбы. Нам это неизвестно. Но ты не заставляла Катрин идти в башню Фей. Ты не толкала руку Шабриана, убившего Лежье. И ты, черт возьми, никогда не заставляла Хуана тебя любить. Они делают это сами. Они следуют своей судьбе. Просто их судьба строится вокруг твоей.
Она зло посмотрела на него. Но в глазах ее стояли слезы:
-Вот только про Хуана не начинай. Сам знаешь, что мы с Сафи сделали.
Филипп рассмеялся:
-А что вы сделали? Куклу? Вы просто поиграли в страшных ведьм. Он уже был влюблен в тебя, никакие куклы не способны пробудить то, что и так достаточно сильно, - тут он сменил тон, - твоя задача, сестренка, не мешать людям следовать своей судьбе. Даже если тебе самой больно, они идут своей дорогой, и ты только стоишь рядом и наблюдаешь. Они могут оступиться о тебя... но разве виновата ветка, о которую оступаются, что люди не смотрят под ноги? Думаю, твоя цель — это уметь владеть тем, что тебе дано. И научиться направлять людей на нужный путь, не мешая им оступаться. Но пока ты этого не умеешь. Думаю, что ты научишься. Ты весьма способная ученица.
Валери вырвалась из его объятий и быстро ушла к себе. И всю оставшуюся ночь проплакала. 

... 

Осиротевшая.
Катрин лежала на кровати, свернувшись калачиком.
Теперь она сирота.
Отец ушел и бросил ее одну сражаться с ее призраками. Она никогда больше не увидит его.
Придя с похорон, Катрин забралась в постель. Прямо в черном платье, в туфлях и шляпке. Шляпка теперь валялась на ковре, а Катрин лежала в полном молчании, и даже слез у нее не было. Кончились. Она столько рыдала, жалея себя, что на то, чтобы оплакать отца, их просто не осталось.
В последние дни отец приходил к ней каждый вечер и просто сидел рядом, читая книгу. Они практически не разговаривали, и Катрин иногда раздражали эти его визиты. Больше он не придет.
Она накрылась одеялом с головой. Слез так и не было. Как и тогда, когда закрылась дверь фамильного склепа. Даже Жак плакал. А она — нет.
В дверь постучали.
Сначала Катрин подумала, что ей послышалось. Но стук повторился. Потом еще.
-Войдите.
Шевелиться не хотелось, и Катрин продолжала прятаться от всего мира под одеялом, как обиженный ребенок.
Дверь скрипнула и кто-то вошел. Судя по шагам — мужчина. Наверняка Жак. Его видеть Катрин совсем не хотелось. Интересно, кто теперь будет тормозить неудержимую страсть Жака к трате денег? Раньше отец останавливал его, просто не давал денег... а теперь Жак сам себе господин, он теперь барон де Шатори. И некому сказать ему нет.
-Мадемуазель Катрин?
Это был не Жак. Дон Хуан.
Она резко откинула одеяло и села. Поняла, что шляпка упала на пол, а волосы ее в полном беспорядке, пригладила их руками.
Черный цвет очень шел ему. Как жаль, что он влюблен в ее кузину. Лучшего мужа Катрин не могла бы найти себе.
-Прячетесь? - он улыбнулся. Катрин поняла, как давно она не видела улыбок. Наверно уже неделю, все время, прошедшее со смерти отца. Она соскучилась по улыбкам.
Спустив ноги на пол, она встала и поправила платье. Черное. Как и у всех. Черный цвет она могла терпеть только на Валери. Но не на себе. Искренне возненавидев все черное, Катрин готова была сорвать с себя черный шелк прямо здесь, чтобы только больше не видеть его.
-Прячусь.
Она тоже улыбнулась. Это было так приятно. Улыбаться. И перестать жалеть себя. Следы и шрамы на ее теле давно затянулись и прошли, но шармы на душе остались и кровоточили. Их можно смыть только улыбкой. Хорошим настроением, поняла она.
-Давайте прогуляемся? Вы редко выходите из комнаты, вам надо больше бывать на воздухе.
Дон Хуан протянул ей руку, и Катрин, задумавшись на мгновение, подала ему свою.
Она на самом деле редко выходила. Сначала ей было больно двигаться. Да и депрессивное настроение не способствовало желанию что-либо делать. Хотелось лежать под одеялом и плакать. Чему, собственно, Катрин и посветила целую вереницу дней после злополучного бала. И никакие слова отца, Жака и Валери не выводили ее из депрессии. Ей снились кошмары ночью, и после пробуждения она убеждалась в их реальности. Катрин задергивала занавески и ложилась в кровать, под одеяло. И плакала, плакала, плакала.
Они шли по аллее парка и с каждым шагом Катрин чувствовала, как сумрак в ее голове развеивается. Мир из темного и тяжелого постепенно превращался во что-то светлое и сверкающее. Дон Хуан ничего не сделал. Он просто шел рядом и разговор их не касался ни того, что с ней произошло в башне Фей, ни смерти отца. Они просто гуляли. А мир расцветал яркими красками, светился и сиял. И только омрачало все черное платье.
А наутро, проснувшись, Катрин обнаружила записку от дона Хуана. Спустившись вниз, она нашла его в холле, где он уже давно ждал ее.
И этим утром они снова гуляли в парке, и впервые с того раза она оказалась перед башней Фей.
Катрин замерла и смотрела на новую дверь вместо той, что висела на одной петле. Было яркое раннее утро, и мир был таким солнечным и сверкающим, что эта дверь совсем не вписывалась в обновленную картину. Дверь, как и башня, были из старого сумрачного мира. Который Катрин старалась загнать как можно глубже.
Дон Хуан молчал, поэтому она должна была сама принять решение. Она закрыла на секунду глаза, потом посмотрела прямо на него. Губы ее не слушались, когда она произнесла эту фразу:
-Дон Хуан, давайте поднимемся наверх.
Внутри башни был свет. Золотистые лучи отражались в миллиардах золотистых пылинок, которые кружились и играли в пятнах света. Круглый стол, стулья, оружие на стенах, все это выглядело совсем не страшно, а даже как-то весело. Катрин прошла через залу и стала подниматься по лестнице. В прошлый раз она освещала себе путь факелом, сейчас же свет сквозь бойницы пятнами ложился на ступени.
Как и много раз до этого, Катрин взбежала на самый верх башни. Дон Хуан последовал за ней. Они вышли на крышу и залюбовались открывшимся им видом. Зеленые поля и леса, расстилавшиеся на многие и многие лье вокруг, и голубая лента реки, скрывающаяся за лесами. Все это утопало в солнце, щебетании птиц и какой-то нереальной радости, которая поселилась вдруг в груди Катрин.
Она подошла к тому месту, где стояла в прошлый раз, смотря вниз. Ветер развевал ее волосы и розовое платье. Катрин не смогла заставить себя надеть что-то черное. Вместо этого она повязала черные ленты в волосы и на пояс.
Земля все так же была далеко внизу. Только теперь она совсем не манила Катрин. Голова закружилась, и она поспешила отойти от бойницы. В прошлый раз один только шаг отделял ее от бездны. И если бы она не вспомнила слов Валери, она бы сделала этот шаг. И не стояла бы сейчас в свете солнечных лучей на этой башне понимая, какое счастье, что она жива. Что она может любоваться видом с башни Фей, просто жить, и радоваться, что живет.
-Отсюда на самом деле открывается прекрасный вид, - прервал ее внутренний диалог дон Хуан. Он сидел между зубцами и смотрел на дорогу, извивающуюся среди полей. По дороге ехала повозка молочника, каждое утро привозившего в замок молоко. А вдали показался всадник, скорее всего курьер, привозивший почту.
Катрин обернулась к нему.
-Да, мне всегда нравилось тут бывать, - она села между соседними зубцами и стала тоже смотреть на дорогу. Было тепло, легко и очень спокойно. И молчание совсем на раздражало ее. Даже наоборот, умиротворяло.
Уставшая от печали, Катрин вновь училась радоваться жизни. И, хоть и тело ее отца только только было положено под могильный камень в семейном склепе, ей больше не хотелось плакать. Грусть о нем больше не была скорбью. Катрин подумала, что именно такое чувство называют светлой памятью.
Этой ночью она наконец-то смогла оплакать отца. Она пришла в склеп и рыдала на его могиле. Но это не были те слезы, которые она лила по своей невинности. Это были слезы печали, но печали, которая наконец-то нашла выход, а не оставалась внутри нее. Она излилась слезами на могильный камень, слезы иссякли, и Катрин сумела утешиться. И выйти в ночь, где пели цикады, совсем другим человеком.