Души Христовы

Души Христовы

(в основе рассказа реальные события)

... 1944 год, лето. На пристани одного из городов, расположенных на берегу реки Камы, стоит пароход. Пассажиры вперемешку с провожающими толпятся на причале. Молодая женщина лет тридцати, красивая голубоглазая Александра, или Шурочка, как её называют близкие, в окружении четырёх маленьких дочек в последний раз осматривает дорожные сумки. Они доверху набиты детскими вещами, разной кухонной утварью и запасами еды в дорогу. В настоящий момент она вместе с детьми пребывает в начале долгого пути в Украину. Несколько лет Шурочка тосковала по дому, находясь в эвакуации на родине мужа, в русской деревне, и похоже её мечта вернуться в родные края начинает сбываться…
Оставив ненадолго девочек, усадив их на сумки, она строго-настрого приказывает никуда не разбегаться до её возвращения. А сама, взяв новенький блестящий алюминиевый чайник, быстрой походкой направляется к ближайшей колонке за водой.
    Её с детьми никто не провожает. Две сестры и мать мужа, Марина Филипповна, попрощались с ними дома. Свекровь уже несколько месяцев прикована к постели. Она до сих пор не оправилась от тяжёлых потрясений после того, как получила одну за другой похоронки на четырёх из пяти сыновей, а обе её дочери теперь вынуждены смотреть за ней поочерёдно, потому что работают, и у них совсем не остаётся свободного времени. Оставшийся в живых единственный сын Михаил, муж Александры, всё ещё на фронте. Вчера от него пришло письмо, написанное на газетных листах, в котором содержалась очень скудная информация о его фронтовой жизни, но было много нежных слов любви к жене и дочкам, маме и сёстрам.
Светловолосые дочурки Александры и Михаила по возрасту были почти погодками. Старшей Зое исполнилось в феврале десять, Тамаре не было полных девяти, Лиле — семь лет, и Галочке около 5 лет. Последняя родилась осенью 1939 года в одном провинциальном городке Украины, где они жили всей семьёй. Отсюда Михаил второй раз ушёл на фронт, так как незадолго до этого, в апреле 1940-го, вернулся с Финской войны.
    Вскоре раздаётся сигнальный свисток, извещающий о посадке на теплоход. Вернувшись, Александра застаёт испуганных, плачущих детей и видит, что сумок нет. Старшая Зоя дрожащим голосом сквозь слёзы говорит ей, что подошли какие-то дяди с тётей и забрали все вещи. Женщина оглядывается по сторонам, всё ещё надеясь разглядеть в толпе людей, в руках которых могут быть похожие сумки, но не находит таких. Молча, стиснув зубы, она с детьми направляется на теплоход вместе с другими пассажирами. Деревянный полусгнивший настил причала прогибается под ногами и пружинит. Это немного отвлекает девочек, особенно младшую Галочку. Вот она уже смеётся и старается подпрыгнуть повыше, чтобы почувствовать обратный толчок пружинящих досок. Александра не обращает на это никакого внимания, она очень расстроена случившимся, потому что дорога предстоит не близкая и детей нужно чем-то кормить.
Через какое-то время пассажиры размещаются на палубе. Воздух стоит прохладный и влажный, девочки садятся возле матери прямо на полу. Перед ними стоит лишь новенький блестящий чайник с длинным носиком, из которого немного расплескалась холодная вода. Дети успокаиваются, а младшая Галочка просит поесть. Александре нечего ей дать. Она гладит доченьку по спинке и шепчет ей что-то на ушко, стараясь отвлечь от мыслей о еде.
               
 ... В июле 41-го, оставив своих родителей, сестру и братьев, Александра вместе с детьми эвакуировалась на родину мужа. Это случилось ровно через две недели с того самого дня, как супруг уехал в воинскую часть. Возможно, она не поехала бы в такую даль, но Михаил перед своим отъездом настоял на этом, потому что немцы продвигались в их направлении очень быстро.
— Уезжай, — убеждал он её тогда, — кто знает, что будет! Хоть и нет у меня уже партбилета, но людям рты не закроешь…
Дело в том, что до ноября 1940-го муж, Михаил, состоял в коммунистической партии, но был репрессирован по ложному обвинению, а в середине июня 1941-го — реабилитирован. Ему сразу же предложили уехать с семьёй в г. Кишинёв, пообещав восстановить его членство в партии. После сильного землетрясения в конце 1940-го там нужны были грамотные специалисты и руководители по восстановлению разрушенной инфраструктуры города. Но 22 июня Германия напала на Советский Союз, и Михаил пошёл в военкомат. Он сказал жене тогда: - Так будет правильно…
В скором времени, после его отъезда, начались периодические налёты немецкой авиации на их город, сопровождавшиеся бомбардировками. Многие люди бросали дома и семьями покидали родные места в основном на подводах. В один из дней отец Александры сообщил, что завтра будет отправлен последний эшелон. Семья начала спешно собирать её с детьми в дорогу.
   
...    Отец Александры, Михей Фёдорович, работал мастером в депо и был очень востребован, так как руки были у него золотые и голова светлая. До революции он был награждён за свой профессионализм и мастерство царской грамотой, собственноручно подписанной царём Николаем II. Но после революции Михея Фёдоровича арестовали и экспроприировали всё имущество, нажитое честным трудом. Правда через несколько дней выпустили, и он снова вернулся на железную дорогу в депо. Всю его семью с многочисленными родственниками согнали жить в один дом. И новая местная власть заняла освободившиеся дома под свои нужды,не побрезговав даже личными вещами, обобрав и изгнав проживавших там десятки лет людей.
    По своей природе Михей Фёдорович был одарённым человеком, любившим искусство, музыку, разбиравшийся в технике. У него был ярко выраженный конструкторский талант. Вещи, которые он смастерил своими руками в свободное время ещё в первые годы 20 века, были неповторимы, как например, движущийся по игрушечной железной дороге маленький паровоз, где в качестве топлива использовались деревянные колышки, или мельница, размером чуть больше современной мясорубки, для помола муки в домашнем хозяйстве и пр.
Его родной брат, Василий, очень хорошо рисовал, и часто прислушивался к критическим замечаниям Михея. В свою бытность они оба побывали в Иерусалиме, Европе и Америке, куда, кстати, за очень большие деньги приглашали Михея на работу. Но возвращаясь каждый раз, он целовал родную землю…
               
... В день отъезда Александру с детьми провожала вся родня. На вокзале царила неразбериха. Люди пытались попасть на последний поезд. Отцу и его брату удалось втолкнуть Александру с детьми и вещами в переполненный вагон. Дети плакали. Какая-то женщина с девочкой лет 12-ти подвинулась ближе к окну, дав возможность Александре сесть рядом и посадить на колени младшую Галочку, а остальных посадить на чемодан и большой узел с вещами. Через открытое окно она ещё раз попрощалась с родными. Вскоре раздался гудок и через пару минут поезд медленно начал набирать скорость. В её душе возникла какая-то щемящая тоска, не дававшая покоя. Тогда Александра не знала, что из окна неторопливо отъезжающего вагона в последний раз видит своего любимого отца...
Было ещё совсем рано. Путь предстоял неблизкий. Железнодорожное полотно то тут, то там сопровождали полевые дороги, по которым, словно ручейками стекаясь в одну большую реку, двигались беженцы пешим ходом и на подводах.
Женщины разговорились. Как оказалось, у обеих мужья ушли воевать в один и тот же день. Примерно через полтора часа послышался какой-то звук, и через несколько минут он превратился в сильный гул. В небе показалась многочисленная группа немецких самолётов с чёрными крестами на крыльях. В вагоне началась паника, а спустя несколько мгновений рядом с поездом упали первые бомбы. Самолёты, как коршуны, кружили над составом. Поезд дёрнулся и остановился. Люди через окна и двери выпрыгивали из вагонов, часть из которых уже горела.
   Александра не помнила, как с детьми выбралась из вагона и оказалась под одиноко стоящим деревом посреди поля. Она присела на корточки, прижала всех четырёх дочек к себе, обхватив руками, и как наседка накрыла своим телом, защищая их. Отовсюду доносились крики, стоны, мольба о помощи. Взгляд Александры был устремлён в небо, где кружащие немецких самолёты с воем сбрасывали бомбы и обстреливали сверху бегущих в страхе людей. Вдруг она заметила, что один из них, издали напоминавший хищную птицу, летит в их сторону…
Женщина почувствовала, что внутри неё всё похолодело, а сердце почти перестало биться. Александра вдруг резко поднялась и выпрямилась, словно бросая вызов неминуемой смерти. Испуганные дети кричали, плакали и хватались за неё, впиваясь своими маленькими ручонками в её плоть. А она ничего не чувствовала, стояла неподвижно, словно окаменев, находясь в состоянии сильного нервного потрясения.
   Вокруг продолжались оглушительные взрывы. На большие расстояния разлетались догорающие куски разбитых вагонов поезда и ехавших подвод. В результате бомбардировки на земле возникали одна за другой огромные зияющие воронки, рядом с которыми лежали окровавленные и изуродованные трупы людей, лошадей, животных и птиц. Но Александра, казалось, не замечала весь этот ужас. Она не могла оторвать взгляд от стремительно приближающегося к ним самолёта. Тот резко снижался. Ещё немного и, вот-вот, он коснётся земли…
Кабина пилота была прозрачной, и она разглядела его лицо, наполовину закрытое специальными очками. Какая-то доля секунды…, и их взгляды встретились. Ей показалось, что цвет его глаз был таким же голубым, как у неё.
Внезапно самолёт поднялся ввысь и начал кружить над ними. Александра стояла полуживая с неожиданно притихшими, перепуганными насмерть детьми. Он кружил и кружил, словно не подпускал к ним никого. А когда остальные бомбардировщики скрылись из виду, улетел вслед за ними…
Что это было? Почему не убил их? Для неё так и осталось  загадкой.
               
... Многое ещё пришлось Александре пережить, пока добралась с детьми к родственникам мужа на Урал. Да и после, находясь там несколько лет, она много и тяжело работала, чтобы прокормить семью. Ездила вместе с другими женщинами валить лес, колоть дрова, работать в поле. Растила детей и старалась ладить со всеми, кто окружал её. Она была трудолюбива, хозяйственна и умела обустроить быт. Свекровь ставила её в пример своим дочерям.
У Александры был особый талант — готовить необыкновенные блюда из самых простых продуктов, это было у неё от матери. Ни у кого так не получалось! А ещё она прекрасно шила и вышивала, замечательно играла на гитаре и пела романсы. К чему бы не прикасались её руки, везде создавались маленькие шедевры.
   В их семье занимался образованием детей отец, и это не удивительно, ведь он сам был непростым человеком. Природные таланты, ум, знания Михея Фёдоровича заставляли остальных подтягиваться до его уровня. И собственным детям он, конечно же, не мог не дать образование. Старшая сестра Мария и братья учились в гимназии до революции, а когда подросла Шурочка, он занимался с ней всё свободное время.
   Вскоре слухи о талантах Александры разнеслись по деревне. Её пригласили работать поваром в столовую небольшого детского садика, в котором оставляли своих детей женщины из близлежащих деревень. Александра варила для деток настоящий украинский борщ, вкусные компоты, кисели, пекла сдобные булочки, запах которых разносился повсюду. Еды хватало даже на добавку тем, кто по состоянию здоровья был намного слабее других. Ведь времена-то не были сытными. А раз в неделю в небольшом, но уютном помещении для персонала садика исполняла под гитару приятным грудным голосом любимые песни и романсы.
Ей стало немного полегче физически. Она теперь больше уделяла внимания детям. Правда, тоска по дому не давала покоя. Поэтому, когда Александра призналась в том, что собирается вернуться в родные края, то весь коллектив во главе с заведующей просто умоляли её остаться. Даже обещали похлопотать об отдельном жилье для её семьи, ведь она жила со свекровью и её дочерьми. Но Александра твёрдо решила вернуться домой и там дожидаться мужа с фронта. Тем более, что её родной город был уже несколько месяцев назад освобождён от фашистских захватчиков.
               
...  Возвращаясь в родные края, она добиралась не только теплоходом, но и попутными машинами, на подводах. Наконец, паровозом, где Александра вынуждена была сидеть с детьми на куче угля, так как на пассажирский поезд денег не хватило. Не предупредив никого о своём приезде, она добралась с дочерьми в родной городок ночью. Знакомые улицы, едва освещаемые тусклым светом фонарей, свежий бодрящий воздух, придавал им силы идти, не задерживаясь нигде.
Наконец, остановившись у калитки родительского дома, они нетерпеливо стали всматриваться в темноту, пытаясь увидеть во дворе хоть одну живую душу. Раздался заливистый лай Тобика. Узнав их, пёс протяжно заскулил и бросился навстречу, громыхая длинной металлической цепью, тянущейся от его будки.
В одном из окон дома мелькнул свет керосиновой лампы. Через мгновение входная дверь со скрипом открылась и на пороге появилась фигура женщины в белой ночной сорочке, с накинутой на плечи шалью. Это была мать Александры. Хриплым голосом спросонья женщина спросила: — Хто там, що кому треба в такий пізній час? (рус. Кто там, кому что нужно в такое позднее время?)
— Мама, це я с дітьми! — с радостью в голосе ответила ей Александра.
— Шурочка? — переспросила удивлённо женщина, а потом закричала, — Ой боже, дочечка моя, як же ти сюди добралася? (рус. Ой Боже, доченька моя, как же ты сюда добралась?)
Она почти бегом направилась к калитке. В её руках горела керосиновая лампа, осветившая лица дочери и внучек, замазанные угольной сажей. Женщина не на шутку испугалась, разглядывая их, и даже перекрестилась.
— Боже милостивий, чого ви такі замурзані? Бідні ви мої, діточки…,— запричитала она, впуская их во двор.(рус. Бог милостивый, почему вы такие грязные? Бедные вы мои, деточки...)
Они крепко обнялись и расплакались. Из-за поднявшегося шума проснулась сестра Мария. Выбежав во двор, она подхватила Лилю, закружилась вместе с ней от радости. А Тобик, не переставая лаять, пытался лизнуть каждого. Из соседних домов выскочили на шум встревоженные соседи.
— А де батько, брати, дядько? — спросила Александра.
— Підемо до хати, — опустив глаза сказала мать, — там поговоримо.
Повернувшись к соседям, она добавила: — Вибачте, добрі люди, дочка з усіма онучками повернулися! Це ж таке щастя!  (рус. Извините, добрые люди, дочка с всеми внучками вернулись!Это же такое счастье!)
И Александра с детьми вошли в дом…
   Как только они оказались в прихожей, она увидела завешенное чёрной тканью большое зеркало, висящее слева на стене. Это означало, что в доме умер кто-то из близких. У неё подкосились ноги…,в мыслях возник лишь единственный вопрос:- Кто?
У неё не хватило духу спросить напрямую.
— Мама, Маруся, что это? — спросила она, показывая на зеркало, в глубине души всё ещё надеясь на какое-то недоразумение.
Мать, Ольга Фёдоровна, посмотрела на неё тревожным взглядом, и её тонкие губы прошептали: — Батько.
Услышав это, Александра рухнула на пол, как подкошенная. Очнулась она в большой комнате на диване. Над ней стояли заплаканные мать, сестра с кувшином воды и дети, напуганные, как когда-то в поле во время бомбёжки в 41 году. Они в истерике кричали: — Мамочка, не умирай!
Маруся трясущимися руками налила полный стакан воды и поднесла его к бледным сухим губам Шурочки.
— Пей, — сказала она.
Александра машинально сделала пару глотков. Окончательно придя в себя, она молча огляделась и увидела в глубине комнаты старинный высокий комод, а на нём в рамке большое фото отца с чёрной лентой в правом нижнем углу. Он смотрел на неё, как живой. Она попыталась подняться, но ноги не слушались. Взглядом Александра попросила Марусю помочь ей. Та, поддерживая сестру под руку, не торопясь подвела её к портрету.
В стороне стояла Ольга Фёдоровна с девочками, стоящими всё ещё в грязных платьицах и с разводами угольной сажи на заплаканных лицах. Она смотрела то на дочерей, то на внучек, и сердце её разрывалось на части.
— Когда? — спросила Александра.
— Два тижні тому. Прийшов з депо, сів за стіл і помер, — ответила ей Маруся (рус. Две недели назад. Пришёл с депо, сел за стол и умер).
После этих слов Александра отстранила руку сестры и взяла фото. Она безотрывно смотрела в серые глаза отца и просила у него прощение. Всё это время они находились в пути и не могли знать о случившемся. Для неё он всегда был особенным: настоящим другом, мудрым наставником, мужественным и очень добрым человеком. Её Михаил был очень похож личными качествами на него, наверное, потому она и выбрала его в мужья. Михей Фёдорович любил и уважал Михаила. В мирное время их можно было часто видеть по вечерам вдвоём на крыльце дома за беседой.
Находясь вдали, когда было всего труднее, Александра едва ли не каждый раз мысленно советовалась с отцом. Ей казалось, что даже на расстоянии он, словно ангел–хранитель, предупредит и спасёт их от самого ужасного, и Михаила обязательно убережёт на войне. И что очень скоро все они будут вместе и заживут счастливо, ведь война когда-нибудь закончится. И жизнь после стольких страданий, тяжёлых лет и потрясений, как всегда в таких случаях, обязательно возродится. Наступит самая что ни на есть долгожданная Эпоха Возрождения!
"Мы все заслужили спокойную и счастливую жизнь, — думала она в этот момент, проводя в задумчивости указательным пальцем по чёрной ленте на фотографии, — только тебя, папа, … не будет с нами уже никогда".
   Пройдёт ещё около 10 месяцев и мысли Александры о лучшей жизни растворятся в  сознании, обнажив жестокую правду, словно тающий снег ранней весной, оголивший чёрную, вязкую почву. В апреле 45-го при взятии г. Кёнигсберга погибнет её муж, Михаил, боец инженерно-сапёрного батальона. Через две недели умрёт его мать, узнав о смерти своего последнего, пятого сына. Неизвестной останется судьба родных братьев Александры, тоже вслед за Михаилом ушедшими на фронт. А с 1946-ого в стране начнёт свирепствовать страшный голод.
               
... Итак, июль 1946 года, прошёл год после Победы и ровно два года с момента возвращения Александры и её дочерей на родину. Девочки уже заметно подросли, но были такими худенькими и бледными, словно тонкие пшеничные колоски, с огромными грустными глазами на пол-лица, как на иконах. Им всё время хотелось есть. Мечта вдохнуть запах свежего хлеба казалась какой-то неземной! А вот борщ из крапивы, лепёшки из муки перемолотых желудей, трав, листьев разных растений составляли их почти ежедневный рацион, как и большинства людей в это время. Счастьем было случайно обнаружить картофельные очистки на помойках и сварить из них похлёбку. Тогда и картофеля-то достать было невозможно, но были семьи военных, в основном охранников лагеря немецких военнопленных, которым худо-бедно, но выдавали пайки.
Голод мучил безжалостно, косил людей целыми улицами. Голодная смерть, как эхо войны, порой выглядела ужаснее, чем сама война. Голод парализовал общество, лишив людей чувств, надежд, сил бороться, обрекая на постепенную деградацию, потерю рассудка и сам смысл существования…
    Теперь красавицу Александру можно было узнать с трудом. Она была похожа на скелет, обтянутый кожей, и по ночам почти не спала. Её можно было встретить ранним утром, едва ли не раньше наступления рассвета. Неуверенной походкой она шла по улицам города, в сторону лесополосы, с заштопанным холщовым мешком и сапёрной лопатой мужа Михаила, оставшейся после Финской войны. Но не одна она была такая. Казалось, сюда приходили все, кто хоть немного ещё держался на ногах. Там Александра выкапывала и собирала то, что могло сгодиться в пищу: какие-то коренья, сухие листья, жёлуди и прочее, а потом возвращалась назад к детям, сестре и умирающей от старости и недоедания матери.
Вместе с Марусей, которая оставалась дома, чтобы приглядеть за остальными, они сортировали принесённое и даже ухитрялись делать небольшие запасы на случай, если не смогут в будущем передвигаться на большие расстояния.
    Двое из её дочерей, Тамара и Лиля, проводившие вместе большую часть времени и помогавшие родным, часто возвращались домой дорогой, проходившей возле бараков, обнесённых колючей проволокой. Так путь был намного короче.
В небольших деревянных постройках жили и работали пленные солдаты и офицеры некогда могучей и беспощадной немецкой армии. По периметру всей зоны стояли красноармейцы. Они запрещали приближаться посторонним, но девочек не трогали. Иногда даже кое-кто из часовых из жалости протягивал им ломтик хлеба через ограду. Поблагодарив за это, Тамара и Лиля никогда не ели его сразу, а несли домой.
— Ты посмотри-ка на них! Едва ветер не сдувает, а хлеб не едят, своим домой несут! Наши люди! — как-то воскликнул один из красноармейцев.
Девочки и вправду отличались от других. Достоинства в них было много, но главное — они не могли не поделиться таким богатством как хлеб с родными.

... Однажды, сестрёнок подозвал старший офицер караула и протянул целую буханку свежего, ещё горячего ржаного хлеба. Они не поверили своим глазам, и даже не сразу осмелились взять из его рук.
— Берите, берите! Не бойтесь! Ешьте девчонки! — подбодрил он.
Лиля протянула руку, неуверенно взяла протянутую буханку и прижала её к своей груди. — Спасибо, дядя!
Ей в ту пору было уже девять лет, а Тамаре — одиннадцать. Сестрёнки поочерёдно держали хлеб в своих руках и вдыхали его аромат, но не брали в рот ни кусочка. Офицер смотрел на них в недоумении. Он многое повидал на войне. Видел, как люди вырывали хлеб друг у друга и жадно ели трясущимися руками, даже убивали из-за куска, но такое поведение двух голодных, едва стоящих на ногах маленьких девочек, поразило его.
Неожиданно со стороны одного из бараков к ограждению из колючей проволоки быстрым шагом приблизился пленный в истрёпанной, выцветшей немецкой форме. Он жадно впился взглядом в буханку хлеба в руках Лили. Его лицо было худым и заросшим щетиной, с глазами неопределённого цвета, глубоко посаженными в орбитах. Казалось, он совсем забыл, где находится, и ему было всё равно, что с ним будет. Его заметил часовой: - Назад! Буду стрелять!
Он направил на него винтовку,передёрнув затвор....
Но вдруг к ограждению подбежала Лиля. Отломив кусок хлеба, она протянула его пленному. Тот мгновенно засунул хлеб в рот грязными руками, и по его запылённому щетинистому лицу тонкими струйками  потекли из глаз слёзы. Офицер и часовой, наблюдавшие эту сцену, недоуменно переглянулись и замерли на месте.
Тамара тем временем подошла к сестрёнке и, обняв за плечи, отвела в сторону. А затем, прижавшись и поддерживая друг друга, девочки медленно побрели по тропинке домой.

   — Души Христовы! — произнёс часовой, глядя им вслед, — Ангелы Небесные!