Две реальности

Две реальности

Глава 1. Тибидохс

На горизонте показались первые лучи солнца, окрасившие школу Тибидохс в пурпурные цвета.

Таня шла по подъёмному мосту, не понимая, какой леший её дёрнул идти через главные ворота. «Сейчас нарвёшься на кого-нибудь из преподавателей — мало не покажется. Особенно если на Поклёпа. Снова со своей драгоценной Милюлей рассорился, а теперь на всех зло срывает. Найду купидона, который умудрился влюбить завуча в русалку — придушу. Или отравлю, а потом придушу!» — таким невесёлым мыслям предавалась Гроттер, идя к себе в комнату после ночных полётов.

Её всегда бодрили полёты, особенно в темноте, в ясную погоду, когда звёзды подмигивали, маня за собой, а луна белесым глазом следила за ней. В такие моменты Таня понимала, что нет ничего лучше скорости, свистящего ветра в ушах и звёзд, чарующих своей красотой. И никакой людской суеты — все проблемы оставались там, внизу. Здесь же был восторг от полёта и бескрайнее-бескрайнее небо.

Таня удачно миновала дремавшего циклопа Пельменика, облокотившегося на дубину размером с сосну и сторожившего вход. В мохнатой шкуре (то ли зубра, то ли последнего мамонта) он наводил страх на первокурсников и постоянно требовал пароль, который Поклёп менял с таким рвением и частотой, будто школа находилась в осадном положении. Дойдя до Лестницы Атлантов, Таня услышала:

— Гроттерша, стоять по стойке смирно!

— О нет, только не это, — простонала Таня, опуская контрабас на пол.

— Что, Танечка, не рада своей лучшей подруге, с которой прошла огонь, воду и медные трубы?

Таня скептически улыбнулась.

— Ну, ладно, огонь, положим, не проходили. И воду тоже. Да и медные трубы отпадают, — начала перечислять Гробыня. — Ну, не стой столбом, иди, обними свою подружку! Не зря шесть лет тебя терпела да нытье твоё про Валялькина слушала.

— Ну, во-первых, не шесть, а пять. А во-вторых — Ванька не мой, он свой собственный, — отчеканила Гроттер.

— Неужели поругались? — Склепова даже подпрыгнула от удовольствия. — Дай-ка подумать. Ты в очередной раз сказала, что у Валялькина не комната, а приют для всех обиженных и судьбой обделенных, и он на тебя напустил своих излюбленных зверюшек. Или, — у Гробыни глаза засверкали ведьмовским блеском, — он посягнул на святое и попытался залезть в чехол из-под скрипки, пардон, контрабаса?

— Нет, Гробыня, он мне изменил. С Зализиной, — печально вздохнула Таня, а глаза тотчас же наполнились слезами.

Склепова удивлённо посмотрела на Гроттер. Сколько она себя помнила, Таня с Ваней всегда были вместе, с первого курса. Беду и радость делили пополам, как говорится, а тут — на тебе! Такой поворот.

— Ты его хоть на приворот проверяла? Может, зелье какое любовное? — полюбопытствовала Склепова. — За Лизкой не заржавеет. Вон она с каким рвением бегала за ним да пирожочками подкармливала. Эх, Танька, профукала ты своё счастье!

— Гробыня, родненькая, пойдём в спальню. Я тебе лучше там всё расскажу, — залебезила Таня, зная, что фонтан красноречия Склепши ничем не заткнуть. Да и любопытная она, как сто китайцев.

* * *

Первым делом, придя в комнату, Таня любовно протёрла контрабас от влаги. Хоть на дворе и стоял сентябрь, роса всё ещё выпадала по утрам, притом в немалых количествах. От этого воздух никак не становился суше, и к концу третьего часа полёта контрабас тяжелел от накопившейся в нём воды и проваливался в воздушные ямы даже при самой минимальной скорости. Убрав в чехол контрабас и задвинув его под кровать, Таня посмотрела на Гробыню. Та сидела, закинув ногу на ногу, и подтачивала пилочкой ногти. Склепова стала ещё краше, чем была: длинные чёрные волосы спускались до поясницы, чуть пухлые губы, идеальная грудь, стройные ноги, на которых красовались высокие ботфорты, прозрачная белая блуза и в тон ей мини-юбка. По мнению Склеповой, она была одета скромно, только вырез блузы наталкивал мужчин на нехорошие мысли, за которые они схлопотали бы от ревнивых жён по шее. Но глаза её так и остались разной формы: один большой, удивлённо смотревший на этот мир, другой — чуть меньше, хитро прищуренный. Поговаривали, что этот глаз, доставшийся по наследству от прабабки-ведуньи, служит ей защитой от колдовства и порчи.

— Гроттерша, хватит пялиться, это как минимум неприлично, — проворчала Гробыня, убирая пилочку для ногтей в косметичку. — Не для тебя я вся такая красивая тут сижу. Ну, ты расскажешь, что у вас с Ванюсиком случилось? Или под пытками всё вытаскивать? — поинтересовалась Склепова.

Таня поняла, что лучше всё рассказать, а то моральные пытки начнутся точно. И самым безобидным из этого было «сто вопросов в минуту», тут, хочешь не хочешь, расколешься. А самой противной пыткой была та, когда Склепова начинала петь. Вой банши покажется оперным напевом, по сравнению с тем, что выдавала она. Ей не то что медведь на ухо наступил, он ещё чечётку на нём станцевал. Такого не выдержал бы никто.

— Не-а, Гробыня, лучше ты мне скажи, зачем пожаловала в Тибидохс? У тебя вроде на Лысой Горе строится замечательная карьера телеведущей, — с напором начала Таня. — С Грызианой вы лучшие подруги, обнимаетесь на камеру, шутите, улыбаетесь в свои тридцать два. Или в датском королевстве снова развал, м-м-м? Да ещё дев, в свою комнату идущих, пугаешь. Я ведь с перепуга могу и контрабасом треснуть!

Гробыня сидела, опешив. Такого напора она не ожидала, впрочем, Гроттер никогда тихоней не была. С того момента, как их поселили в одной комнате, они монотонно отравляли друг другу жизнь. Таня с самого детства была остра на язык, ещё маленькая, рыжая, со смешной родинкой на носу, она выдавала такие эпитеты, что даже взрослые вряд ли могли бы себе такое позволить. С ней мало кто спорил, зато Гробыне уж точно не было скучно.